На мгновение оба замолчали.
Где-то в высоте, над грядой стонал ветер, словно душа, оказавшаяся между этим и тем светом и потому вынужденная оплакивать свою долю. И опять ледник навел Харри на мысль о погосте. Его передернуло.
Пит проговорил:
— Если мужчина горячо любил женщину, а эту женщину у него вдруг отняли да еще разорвали на кусочки бомбой, — утрата может сильно покалечить его. Он не свихнулся?
— Это не про Клода. Сломался, да. Отчаялся, да. Но не рехнулся. Он — добрейший...
— Его жену убили ирландцы. ИРА.
— Ну так что?
— А Дохерти — ирландец.
— Натяжка. Он, если ты так уж хочешь, Пит, на самом деле — ирландо-американец. Да еще третье поколение.
— Говоришь, что одного из этих бомбистов поймали?
— Ага. Но только одного, других даже и не зацепили.
— А не помнишь, как его звали?
— Нет.
— Не носил ли этот террорист фамилию Дохерти? Или что-то в этом роде?
Харри поморщился и, скорчив гримасу, махнул рукой, как бы отстраняясь от подобных измышлений.
— Угомонись, Пит. Ты соглашаешься на такие натяжки, что того и гляди все построение рухнет.
Здоровенный мужик опять пустился в ходьбу на месте.
— Догадываюсь о том. Может, ты и прав. Но, знаешь... и дядю Брайана, и его отца обвиняли в заигрывании с их ирландо-американскими избирателями и в предоставлении этим общинам льгот за счет других групп населения. А кое-кто вообще утверждал, что род Дохерти сочувствует левому уклону в ИРА до такой степени, что на счета Ирландской республиканской армии секретно поступают немалые пожертвования, от родни Брайана или по ее почину.
— Да, я тоже наслышан об этом, но подобные обвинения так никогда и не были доказаны. Политика — клевета, дрязги. По крайней мере, судя по тому, что мы знаем. В сущности, на настоящий момент правда такова: у нас... четверо подозреваемых, и ни один из них не представляется заведомо виновным. О заклад я бы биться не стал...
— Поправка.
— Какая?
— Шесть подозреваемых.
— Франц, Джордж, Роджер, Клод...
— И я.
— Тебя я отвожу.
— Ни в коем случае.
— Вали-ка ты.
— Я серьезно, — сказал Пит.
— Знаешь, мы с тобой поговорили, и я теперь уверен, что ты не...
— А что, есть такой закон, который запрещает убийце-психопату быть прекрасным актером?
Харри поглядел на товарища, пытаясь разобрать через льдистый туман выражение лица. И вдруг злонамеренность, читавшаяся в лице Джонсона, показалась чем-то истинным — Харри почувствовал, что это — не просто игра света, проделавшего многотрудный путь от фонариков ко льду под ногами и обратно вверх и претерпевшего многие отражения и искажения.
— Ты меня достал, Пит.
— Добро.
— Понимаю: ты мне правду сказал, ты — не тот. Но ты же сам говоришь, что нельзя мне доверять никому, даже на миг, пусть я думаю, что вот этого-то я знаю, как брата родного.
— Именно. В точности так. И эта правда про нас тоже. Нас обоих. Потому в шестую строчку списка занеси свое имя.
— Как? Мое?
— А что, тебя разве тогда с нами не было? На третьей взрывной площадке? Ты же был с нами.
— Но ведь это я нашел его. Когда мы вернулись к третьей скважине поиска ради.
— Ну да. Ты еще сам, лично, поделил площадку на участки и сказал, где кто будет искать. Потому, надо полагать, ты и мог выбрать себе тот самый участок. Чтоб наверняка знать: он умер или нет, ну, до того, как ты его «отыщешь». А Брескин смешал тебе все карты, выйдя на тебя, прежде чем ты смог нанести Брайану coup de grace
[15]
.
У Харри перехватило на миг дыхание. Он изумленно пялился на Джонсона.
— А если ты как следует рехнулся, — продолжил Пит, — ты, чего доброго, даже и не понял, что в тебе сидит убийца.
— Ты же на самом деле не веришь, что я способен убить.
— Есть вероятность в одну миллионную. Но мне доводилось видывать выигрывавших при куда меньших шансах.
Хоть Харри и понимал, что Пит всего лишь дал ему отведать того самого лекарства, которым сам Харри так щедро потчевал Пита — мол, попробуй сам, что это такое: быть подозреваемым, — все же напряжение, ослабевшее было, вернулось и вновь стало стягивать шею и плечи.
— Знаешь, что не так у вас, у калифорнийцев?
— А то как же. Мы заставляем вас, бостонцев, почувствовать себя какими-то неполноценными, приниженными. Ведь мы так хорошо понимаем себя, так умудрены и искушены, а вы — скованны и подавлены.
— Я-то на самом деле подумал, что из-за всех этих ваших землетрясений, пожаров, оползней, селей, мятежей и убийц, совершающих свои преступления какими-то сериями, вы просто-таки не можете не быть параноиками.
Они заулыбались друг другу.
— А теперь, пожалуй, надо двигать назад. В пещеру, — произнес Харри.
* * *
Две осветительные ракеты на расстоянии в сто пятьдесят метров друг от друга парили в ночном небе, а в помощь свету с небес по основанию айсберга, там, где оно соприкасалось с морем, по блистающим ледяным утесам скользил сноп света, вырывающийся из раструба прожекторного фонаря.
Наветренная сторона айсберга не производила впечатления столь же неприступной, как уходящая по отвесу ввысь. Над ватерлинией уступами выдавались располагавшиеся друг над другом три неровных карниза. Каждый из них ниспадал по высоте на семь или чуть больше — до девяти метров, а все вместе они выступали в воздух над морем метров на шесть, на семь с половиной. Между этими огромными полками под углом к ним вырастал метров на пятнадцать, если не больше, утес, который шел в высоту, обрываясь узеньким карнизом, от которого до кромки плоской верхушки айсберга оставалось всего метров шесть, правда, эти шесть метров представляли собой вертикально уходящий в высоту гладкий обрыв.
— Видите карнизы? К ним могли бы причалить надувные плоты, — сказал Жуков, внимательно разглядывая лед через бинокль. — А по тому утесу мог бы пройти и нетренированный человек. Но не в такую погоду.
Горов вряд ли услыхал его — уж слишком зловеще завывала буря, ритмично раскачивавшая лодку, переваливавшуюся с одной высоченной волны на другую.
Море у наветренного фланга ледовой горы казалось более неистовым по сравнению с укрытой от шторма подветренной стороной. Огромные волны с размаху ударяли в основание айсберга.
Такой прибой без труда опрокинул бы среднего размера спасательную шлюпку, а если бы с «Погодина» спустили надувной плот, то его тут же море разнесло бы вдребезги. Что для такой волны резиновый плот с мотором? Да и сама субмарина, хоть и оснащенная турбинами общей мощностью в тридцать киловатт и имеющая водоизмещение, при нахождении на поверхности моря, в шесть с половиной тысяч тонн, не без труда удерживала заданный курс. Нос судна то и дело уходил под воду, а когда его удавалось задрать вновь, лодка со стороны походила на страшного зверя, воюющего с плавуном или зыбучими песками. Волны с яростью набрасывались на надстройку над палубой, отдаваясь затяжными судорогами в обшивке корпуса, взрывались у кромок крыла, заливая мостик и поднимаясь фонтанами, достававшими до головы капитана. На мужчинах, что находились на мостике, были, казалось, ледяные доспехи: покрытые наледью сапоги, расцвеченные изморозью брюки, сплошные чешуйки и плитки льда на куртках.
