-Куда мы едем? – спросила удивленно, когда мы стали приближаться к выезду из города, но не к тому, который ведет в наш поселок, а в совершенно другой стороне.
-Просвещать тебя, Анастасия Андреевна, - весело отзывается он, интригуя и в тоже время заставляя меня насторожиться.
-И по части чего будет это просвещение?
-Узнаешь, - обещает с такой улыбкой, что не остается сомнений: Серёженька задумал что-то подозрительное.
-Что-то мне не нравится твоя эта улыбочка, - прищурившись, сварливо замечаю я. Сережа смеется.
- Не волнуйся, понравится, - заверяет он и для пущей убедительности похлопал меня по бедру, отчего мой, только-только успокоившийся, пульс пускается в пляс, разгоняя по телу пожар и сладкую дрожь.
Втягиваю, как можно тише, воздух и осторожно перехватываю разгулявшуюся руку, но вовсе не для того, чтобы остановить, а потому что хочется прикоснуться, быть ближе. И Серёжа вновь понимает меня: прекращает поглаживать, сжимает мои похолодевшие пальцы в своей широкой ладони, а после подносит их к губам и с чувством целует, переворачивая всё у меня внутри.
Не знаю, почему именно этот жест пробрал до глубины души, но это случилось, и все мои сомнения растворились в этой невыносимой нежности.
Не могу сдержать улыбку, глядя на наши сплетенные руки. Серёжа, подмигнув, опускает их обратно мне на колени, и ласково поглаживая большим пальцем мою ладонь, сосредоточенно ведет машину. Мы молчим, но тишина такая уютная, правильная. В это мгновение совершенно неважно, что я практически ничего не знаю о мужчине, держащим меня за руку. Я просто верю ему. Верю настолько, что готова послать к черту все свои страхи и переступить –таки заветную черту.
-О чём думаешь, Настён? – спустя какое-то время нарушает Серёжа наше безмятежное молчание.
-Да ни о чём, - качаю головой, бездумно скользя кончиками пальцев по его руке, запоминая каждую черточку, вену, изгиб и шрам, которых не мало на казанках.
-Откуда эти шрамы? – словно прочитав мои мысли, спрашивает Серёжа, проводя большим пальцем по следам Яшкиной ненависти. Обычно, когда меня спрашивают о них, я стараюсь отделаться чем-то туманным. Все эти картинные охи-вздохи и праздное любопытство вызывают лишь раздражение. Но сейчас мне хотелось чисто по-девчоночьи поплакаться мужчине, который назвал меня своей. Я хотела, чтобы он пожалел меня, защитил и пообещал, что больше никто и никогда не тронет пальцем его маленькую Сластёну. И я знаю, что так и было бы, но в том и заключается проблема.
Серёжа не сможет спокойно отнестись к тому, что сделал со мной Яша Можайский. Впрочем, ни один адекватный человек не сможет, но Серёжа, однозначно, воспримет всё очень остро, захочет докопаться до сути и не успокоиться, пока не будет уверен, что подобное больше не повториться. И хотя я всей душой желала, чтобы Можайского–младшего по-настоящему проучили, необходимость скрывать правду о своем социальном положении, вынуждала меня в очередной раз юлить, так что я запрятала поглубже свои желания и коротко обрисовала ситуацию, не вдаваясь в шокирующие подробности.
-В одиннадцать лет у меня завязалась драка с одним дебилом. Дрались мы на чердаке заброшенного дома, и там валялось много битых бутылок…
-И ты, конечно же, не обошла их стороной, - с улыбкой пожурил меня Серёжа.
-Ну, да, - выдавив ответную улыбку, согласилась, сглотнув подступивший ком.
Ах, если бы всё было так просто…
-Вот поэтому я и говорю – беда бедовая ты, Настька, - снова похлопав меня по бедру, подытожил он.
-Сказал человек, у которого сбиты все казанки.
-Ну, ты не сравнивай: жизнь пацанов и девчонок – разные вещи.
-Я и не сравниваю. Но ножевое ранение даже для пацанских реалий – это слишком.
-Не спорю, примерным мальчиком я не был, - весело покаялся он.
-Кто бы сомневался, - хмыкнула я, покачав головой.
Так непринужденно, болтая обо всем, мы проехали большую часть пути, пока указатель не известил о какой-то деревеньке. Остановившись возле него, Серёжа вдруг предложил мне повести машину. Несколько секунд я смотрела ошарашенным взглядом. Такого поворота событий я, естественно, не ожидала, и растерявшись, не знала, как признаться, что никогда даже за руль не садилась.
Родители не считали нужным просвещать меня на этот счет, да и сама я не особо рвалась, не видя в этом пока смысла: до поступления в университет машина мне все равно не светила, но сейчас вдруг ужасно захотелось попробовать, поэтому преодолевая смущение, я таки сказала, что не умею водить, и Серёжа, конечно же, загорелся меня научить. Мы поменялись местами, и началось одно из моих самых провальных «просвещений».
Прикусив губу от предвкушения, я с колотящимся сердцем стала следовать чётким указаниям, уверенная, что сразу же освою эту нехитрую технику, но не тут –то было. Словно в насмешку выжать плавно сцепление у меня никак не получалось, джип дергался и возмущенный таким обращением, глох. К десятой попытке это стало совершенно не смешно, я едва сдерживалась, чтобы не психануть, а мой любимый атеист готов был начать молиться, поэтому, когда мне, наконец, удалось тронуться с места, я едва не завизжала от восторга. Серёжа же с облегченным вздохом «перекрестился».
Закрепив успех еще несколькими удачными попытками, я тоже выдохнула, и расправив сведенные напряжением плечи, потихонечку выехала на трассу. Как ни странно, но присущая мне осторожность и благоразумие на сей раз уснули крепким сном. Взбудораженная неудачей, растравленная ласками и витающим в воздухе сексуальным напряжением, я искала выход бурлящей внутри меня энергии. И выход нашелся…
Через полчаса я уже мнила себя прирожденной гонщицей, и втопив педаль газа в пол, рассекала ночь на сумасшедшей скорости. Серёжа на мой экстремальный порыв отреагировал абсолютно индифферентно, словно ничего особенного не происходит. Достав из бардачка пачку сигарет, он спокойно закурил, и откинувшись на сидении, с понимающей усмешкой стал скользить по мне голодным взглядом. В любое другое время я была бы смущена, но сейчас в крови кипел адреналин, и я просто наслаждалась этим голодом, за что, по всей видимости, и была наказана в следующее мгновение, когда фары осветили стадо коров.
Я не знаю, как описать все, что со мной произошло в считанные секунды. Такого ужаса, такой паники и в тоже время собранности я не испытывала никогда. На спидометре было под сотку, впереди стена из вальяжно вышагивающих коров, а в голове лишь одна мысль – Серёжа не пристегнут.
Поняв, что это значит, меня бросило в холодный пот, и я четко осознала, что не просто влюблена, а люблю. Всем сердцем люблю!
Без понятия, каким чудом мой разум в доли секунд проанализировал ситуацию и учел мои приоритеты, но он это сделал. Меня мало волновало, что будет по итогу со мной, главное, чтобы не пострадал Серёжа, а потому тормозить было не вариант, вместо этого я свернула с трассы, и мы полетели вниз по склону в пшеничное море.
