-Нормально, папуль. У нас, кстати, Настя, - кивает она в мою сторону, отчего сердце проваливается куда-то в желудок.
-Здравствуйте, Сергей Эльдарович, - хриплю едва слышно. Каждая буква его имени комком колючей проволоки проходится по моим голосовым связкам, обличая в лицедействе.
-А че не ЭльдарАдович? – подмигнув, подкалывает он, разряжая атмосферу.
-Извини…те, - вырывается у меня нервный смешок. Лариса непонимающе смотрит, а Олька возмущенно толкает его в плечо.
-Пап, ну, я же просила.
-Ой, да ладно, несахарная, - отмахивается он и подхватив еще горсть, встает.
-Ты голодный? – поднимается за ним следом Лариса.
-Нет, поел.
-Тогда спать пойдем? – взяв его под руку, предлагает тихо, погладив по щеке.
Я настолько засматриваюсь на их семейную идиллию, раздираемая на части ненавистью к этой «милой, понимающей жене», что переворачиваю на себя коктейль.
-Бл*дь! – подскакиваю с дивана, и тут же закрываю рот рукой, когда в меня впиваются три пары глаз: синие смеющиеся, карие - удивленные.
-О, кому-то больше не наливать! – тянет Серёженька.
-Ну, ты даешь, Настюх, - смеется Олька, протягивая мне салфетки.
-Простите! – смущенно бормочу, начиная суетится, даже не понимая, что делаю. Все мои мысли крутятся вокруг того, что он сейчас уйдет с женой в спальню и продолжит то, что начал с моделькой.
-Ладно, вы давайте тут сильно не упивайтесь, я не собираюсь слушать очередной концерт Нэнси, - прерывает он мой поток отчаянья и будто специально для меня, не снижая тона, говорит Ларисе. – Ты иди спи, не жди, мне надо с бумагами разобраться.
Лариса недовольно закатывает глаза, и попросив нас долго не засиживаться, уходит. Сережа, не глядя на меня, следует за ней.
Когда за ними закрывается дверь, я, откинувшись на спинку дивана, улыбаюсь, как дура. Впервые за последние два месяца мне легко дышится, и каждый мой вдох не отдается режущей болью.
-Ты чего, мать? Правда, что ли окосела? – удивленно поглядывает на меня Олька. А мне хоть и неловко от того, что у меня столь мерзкие причины для радости, но ничего не могу с собой поделать. Я так устала быть на вторых ролях, что даже не хочу притворяться хорошей и правильной.
Можно мне хотя бы на короткое мгновение насладиться тем, что мужчина, которого я люблю, поставил меня и мои чувства выше всего остального? Разве я так много прошу?
Однако утро вносит свои коррективы и возвращает меня туда, где мне и положено быть в жизни отца моей подруги – в массовку.
За завтраком Долгов совершенно не обращает на меня никакого внимания. Он либо висит на телефоне, либо обсуждает с Ларисой планы на вечер. Судя по всему, у них запланированы гости. Они шутят на тему своих друзей, Олька тоже вносит свою лепту в разговор, а я… я медленно умираю. Оказывается, видеть любимого мужчину в кругу семьи гораздо больнее, чем в постели с другими женщинами. От женщин можно избавиться, а вот от этого совместно – нажитого: общих друзей, прошлого, детей, привычек… От этого никуда не деться. И сколько бы я не напоминала себе, что между нами невозможны какие – либо отношения, меня душит безнадежностью и отчаяньем.
Не выдержав, сбегаю с завтрака, сославшись на мигрень. В ответ получаю дружные подколы на тему того, что кому-то надо меньше пить. Выдавливаю через силу улыбку, и спешу подальше от этой семейной идиллии, понимая, что мне нужно поскорее найти себе другое пристанище, иначе я просто свихнусь.
Будто прочитав мои мысли, начинает звонить мама. Сил выслушивать очередные ее оскорбления и упреки у меня нет, поэтому сбрасываю звонки. Но Жанну Борисовну это, конечно, не останавливает, и она шлет одно за другим гневные сообщения. Взбесившись, выключаю телефон и засунув его подальше в сумку, сворачиваюсь калачиком под одеялом. Мне хочется плакать. Я чувствую себя до невозможности одинокой и запутавшейся. Мне страшно и очень неспокойно на душе.
В голове сотня вопросов: как быть? Что делать? Как поступить? И ни одного ответа. Я не знаю, что мне делать со своей запретной, невозможной любовью. Не знаю, где мне жить, ибо отчетливо понимаю, что больше не могу выносить безразличие матери и диктатуру отчима. Не знаю, как быть со школой и работой, если я решусь уйти из семьи. Я ничего не знаю, и что самое ужасное мне совершенно не к кому обратиться за советом.
Папа Андрей и Лиза сразу же позвонят маме, и обвинят ее во всех грехах, а она в свою очередь сделает все, чтобы я пожалела, что посмела жаловаться. Олька наверняка расскажет Сереже, а я не хочу, чтобы он снова вмешивался и давал мне надежду, которая по утру разобьется, как море об их семейный корабль. В общем, все видится в таких неприглядных красках, что хочется умереть.
***
В таком раздрае меня и застает Олька.
-Настёньчик, тебе может таблетку выпить обезболивающую? Чего мучится будешь? – предлагает она и, не дожидаясь ответа, убегает за аптечкой.
Пока подруги нет, беру себя в руки, сажу свою меланхолию на цепь и прикрываю для надежности разноцветными решетками натужного веселья. Не время сейчас для хандры.
-Олюнь, да все нормально, не так уж сильно и болит, - открещиваюсь, когда она возвращается со стаканом воды и упаковкой анальгетика.
-Да даже если и несильно, зачем терпеть? – недоуменно взирает она. И в этом вся ее суть: никаких поблажек и терпения. Поскольку мне проще согласиться, чем спорить, выпиваю таблетку.
-Родители уехали? – спрашиваю, как бы между прочим.
-Ага. Мама сегодня позвонит своему другу - врачу, он сделает нам справки, так что до конца недели можем гонять балду. Слушай! – вдруг озаряет Ольку. – А может, мы тоже позовем наших, да побалдеем немного? А то че родаки будут гульванить, а мы на них смотреть?
-А ты уверенна, что они будут не против? – отзываюсь со скептизом. Идея кажется мне странной. Не представляю маму и папу Гришу в кругу моих друзей, но видимо, у Олькиных родителей с этим никаких проблем нет.
-Да нет, конечно, все же свои, - отмахивается Прохода. – Им наоборот за счастье над нами поржать да поучить жизни. У нас уже даже традиция с ними в лапту играть.
-Старички против молодняка? – развеселившись, уточняю с улыбкой.
-Ага, - смеется Олька.
-И как?
-Да как –как? Папа то у меня азартный Парамоша, да и друзья там тоже не пальцем деланные. Они за победу бьются не на жизнь, а насмерть, того и гляди без ног останешься. Потом, когда начинаешь говорить, что это как бы просто игра, они хором заявляют, что вся жизнь – игра и либо ты в ней победитель, либо – лох. В общем, мы у них вечные лохи, так что самое время утереть этой кучке победителей нос.
-Я должна это увидеть, - смеюсь, представляя себе живописную картину. Следующий час мы обзваниваем самых близких Олькиных друзей. Поколебавшись, я все же приглашаю Илью. Мне не хочется весь вечер чувствовать себя одинокой. Однако о своем решении я жалею сразу же.
