Два дня сама не своя, слишком злая, собранная и спокойная. Моё спокойствие пугало окружающих больше, чем мой нецензурный эмоциональный стендап, ставший привычным для большинства. Звонок, которого я ждала, раздался к вечеру.
− Не выгоняй меня, господин, властелин моей жизни. Я ведь живу, потому что ты позволяешь, любимый мой папочка, – исходя притворством, залепетала я в трубку. Чуть не срыгнула, пока это произносила. – Ты, наверное, этого ждал? Увы, привычно разочарую. Иди ты на х*й. Х*р тебе лысый, а не квартира.
− Что, Ритка растрещала? Шалава позорная. Спелись, суки, значит. А ты, потаскуха, мамочку свою шлюху благодари, что я тебя в детстве не придушил, бесполезный кусок мяса. Говорю один раз, повторять не буду. Неделя у тебя, чтобы освободить квартиру.
− Папулечка, ты всё же повторяешься. Неужели новых слов не выучил? Или заспиртованный мозг уже не усваивает информацию? – то, что он в последние годы хорошо подбухивает, не было секретом.
− Варежку свою захлопни, падаль. Сама не уйдёшь, я тебя через суд выселю. Вытравлю из квартиры. Поняла, сука паршивая?
− Не надорвись от потуги, дорогой. Люди ведь невечные, и ты в том числе. Хотя тебе до людей, как до Луны раком, но всё же. Моторчик, слышала, сбоит уже.
− Жди повестку, тварь.
− Ж*пу себе ею подотри, – отбросила на стол телефон, сжимая пальцами до онемения край стола. Протравливалась воющим смрадом в попытке загасить эмоции. Самое поганое − это понимание, признание самой себе, что подобное отношение до сих пор цепляет. Несильно, где-то глубоко внутри, но цепляет. Ладно, к черту этот еб*ный психоанализ. Надо работать, всё остальное потом. Закончив с частью бумаг, засобиралась домой, и снова звонок. Маман. Рамки, сдерживающие ранее, не выдержали, и взрыв мгновенный.
−Да вы за*бали. Что надо? Квартиру не отдам. Папочка может на х*й идти, вместе с Ильюшей, мудачьё *бучее.
− Насть, я не поддерживаю отца, я… − залепетала смирено в трубку, оправдываясь.
− Я, я, что я ? Не поддерживаю, но молчу. Да, бл*ть? В тряпочку. Слезки пуская, забившись в уголок, ибо стоит только рот раскрыть, как в табло выхватываешь. Но привычная же уже, х*ли. Стерпится – слюбится. Простая глубокая истина, и ты её ярая поклонница. Х*ли ты мне звонишь? Посочувствовать? Мне твоё сочувствие нах*й не сдалось. Ильюше посочувствуй, которого вы в ж*пу всю жизнь целовали, ибо он с этой ж*пой голой и останется.
− Я попробую переубедить отца… Насть… Я постараюсь, дочь, – последнее слово *бануло по грудине до рези в глазах, заставляя опереться плечом о стену и, сжав веки, сделать глубокий вдох.
− Не надо, − сквозь зубы с трезвым пониманием последствий.
− Настя, но ведь он…
− Молчи, − перебила, одернув. − Лицо целее будет, – тишина в трубке повисла удушающая, с едва слышными задушенными всхлипами, пробуждающими во мне лишь дикую злость, заставляя сдавлено прошипеть сквозь зубы. – Нах*й ты, вообще, меня родила? Лучше бы аборт сделала, − всхлипы стали громче, острыми пиками бьющими в нутро. Не смогла слушать, скинула вызов и, повернув замок на двери, спиной по стене вниз, обхватывая голову ладонями, позволяя себе минуту еб*чей душу слабости.
Глава 21
"…по встречной…
120 и не страшно, неважно всё,
Когда наш самолёт бумажный
Когда душа хочет летать, а крылья за спиной
Связаны, ты меня позови, остаться, с тобой,
Тихо, не спеша раздеться,
Ногтями по спине и ногами по сердцу
Ты моя фобия, ты моя мания,
Ты моё маленькое бешеное страсти недопонимание…"
Каспийский груз "Мой допинг" *
− Дань, слушай, можешь к моей матери заехать, замок в дверь врезать? Я зашиваюсь, п*здец. Набегами к ней заглядываю по утрам, перед работой. На большее времени нет.
− Без проблем, только после обеда. Ты теть Марину предупреди, что я подъеду часика в два-три.
− Хорошо, – отбросив трубку, устало прошёлся ладонью по волосам. Неделя выдалась изматывающей, кофе было единственным моим другом и несменяем спутником уже на протяжении восьми дней. Надо выспаться, иначе я сам пациентом стану, только в отделении кардиологии.
Но добраться до дома получилось только к десяти вечера, а, выйдя из душа, обнаружил в телефоне сообщение, поменявшее все мои планы…
***
Парковка у новой многоэтажки плотно заставлена тачками. Темноту вечера разбавляют только уличные фонари и яркие вывески магазинов. В салоне машины Каспийский груз на повторе, а в руке бутыль коньяка, того самого, что пару дней назад принесла Катюша. Валялся нераспакованным в бардачке, пригодился, как и забытая плитка шоколада. От крепости нещадно дерёт горло, и пальцы замерли над дисплеем телефона, на котором неотправленное сообщение в одно слово. Не решаюсь, не могу. Разносит изнутри от того, что контроль берёт верх. Глоток за глотком, чтобы ослабить удушающие рамки, по- другому не уступлю. Разум бьётся в агонии, не желая подчиняться эмоциям, не желая давать волю так необходимой мне сегодня слабости. Мыслями в голове на репите: «Ты мне нравишься, и нравишься очень». «Меня от тебя кроет сильнее, чем от вискаря». И моё ироничное: «Надолго ли?» − ответом на попытку поверить. Но сегодня пох*й, как и насколько. И не только потому, что хочется забыться, а ещё и оттого, что хочется чувствовать, что нужна, что не всё равно, и пусть всё это будет сплошным подобием. Я согласна подписаться, несите перо. Глоток обжигающего алкоголя, и дрогнувшим пальцем по экрану.
«Дома?»
Десять изматывающих минут ожидания, и ответ «Да» на дисплее, как подпись кровью на договоре с сатаной. Усмехаюсь, отхлебывая из горла коньяк, и, заглушив двигатель, выхожу из машины, направляясь к подъезду.
Лифт, нужный этаж, и приоткрытая дверь, словно в логово Синей Бороды. Ведь услужливый консьерж предупредил господина Ширяева, что к нему поднимается гость.
Пальцами за дверную ручку, и шаг, подводящий невидимую черту. Глаза в глаза, и разрядами тока по коже. Он − воплощение самого греха: влажные после душа волосы, низко сидящие домашние штаны, двухдневная небритость на щеках и покрытые татухами сильные руки, вид которых заставил сглотнуть слюну и сделать ещё один шаг. Не отрывая взгляда, медленно касаюсь пальцами одной руки по его груди. Потянувшись, ибо разница в росте, губами по его губам, вдыхая любимый аромат, что растекался горячим мраком под кожей, протравляя насквозь, насыщая и наполняя душу, вытесняя всё остальное, лишнее и ненужное. Оставляет только желание, вскипевшее огнём в моих венах. Перехватил инициативу сразу, впиваясь в мой рот, проталкиваясь языком. Прошило: жёстко, остро, насквозь. Но, зарывшись пятернёй в мои волосы, рывком от себя, заставляя едва не застонать от разочарования. Что у него за фетиш, хватать за волосы? Сдержалась, чтобы не у*бать ему за это. Схлестнулись взглядами, словно рапирами.
