− Ром, давай своим орлам отмашку, – мой голос со стороны звучит резко, уверенно. Только очень близкие люди могут уловить в нём истерические нотки. Роман поворачивается на секунду в мою сторону.
− Ты уверена? Может, подождём более подходящего времени? Сейчас не с руки светиться.
− Не хочу ждать. Хочу быстрее всё закончить. Оказалось, Ром, что восемь лет − это слишком долго. Устала, – прикрываю глаза, откидываясь на спинку сиденья. К горлу резко подкатывает едкий ком. Распахиваю глаза, пытаюсь глубоко дышать. Не помогает. Перед глазами всё плывет. Необъяснимая тревога и страх, словно в тиски, зажимает всё тело. Воздуха не хватает, словно его совсем нет. Открываю рот, как рыба, выброшенная на сушу. Кажется, спустя целую вечность, начинаю слышать как будто издалека чей-то голос. Цепляюсь за него, как за спасательный круг. И голос с каждой секундой становится всё ближе, всё ощутимей. Картинка перед глазами начинает проясняться. Я до сих пор в машине, Рома приобнимает меня за плечи и что-то тихо шепчет.
− Аня, всё хорошо… тихо… всё в порядке…
Дрожь медленно сползает с меня, словно клубок змей, оставляя неприятное ощущение, липкости и холода. Шумно втягиваю в себя воздух. Отстраняюсь.
− Всё хорошо.
− Мать твою, Аня, я никогда, наверное, к этому не привыкну, – он отпускает меня, снова закуривает и подает мне бутылку с водой.
− Ром, а покрепче что-то есть? – спрашиваю, когда он выруливает из парковочного кармана.
− Бардачок открой, там коньяк есть.
Достаю небольшую бутылку с янтарной жидкостью, открываю и делаю пару глотков. Алкоголь обжигает горло, медленно опаляет внутренности, разнося тепло по венам, позволяя мне прийти в себя полностью.
− Спасибо, Ром, – мужчина как-то тяжело вздыхает.
− Не за что. Ты мне, как родная, Ань. Если не как дочь, то как сестра, точно.
Не знаю, что ему ответить. Просто беру его ладонь в свои руки и крепко сжимаю. Весь оставшийся путь до дома мы молчим. Но в этой тишине нет напряжения. Наоборот, как-то слишком тепло и уютно, что и говорить не хочется.
Машина плавно тормозит возле подъезда. Я прощаюсь с Ромой, ещё раз его благодарю и поднимаюсь в квартиру. Из кухонного окна наблюдаю, как машина Романа отъезжает от подъезда. Мой верный друг один из немногих кому я доверяю. Сколько раз он вытаскивал меня из передряг? Сколько раз помогал? Со счёта уже давно сбилась. Всегда рядом.
Уже глубокая ночь. Матвей и Рита давно спят. А мне нужно пойти в душ, смыть с себя всё, всю эту паршивую ночь…
Прижимаюсь лбом к оконному стеклу. Чёрт, ведь если откинуть в сторону всё до сегодняшнего вечера, то мне понравилось. И при других обстоятельствах я, наверное, повторила бы сегодняшний опыт. Даже сейчас, закрыв глаза, чётко могу представить и ощутить его руки на себе. И это не вызывает у меня омерзения… От этого понимания почти физически передергивает.
Блин, я точно чокнулась. Пора снова к врачу сходить. Желательно к психотерапевту или психологу, потому что у меня явно с головой не всё в порядке. Стокгольмский синдром, б*ть.
***
– Отец, я не пойму, зачем это тебе?
– Максим, я закончил адвокатскую практику. Теперь только преподаю право. Можно сказать, готовлю новую смену специалистов, и мне ничто не мешает восстановить справедливость.
– Мне кажется, это лишнее. Столько лет прошло.
– Да, и это наша с матерью ошибка, признаю. Но теперь я могу её исправить без последствий.
– Это уже никому не нужно. Мать и Родион давно на том свете, им всё равно на официальные бумажки.
– Зато я ещё жив, сынок. И пусть это глупо, но я хочу, чтобы хоть на памятнике мой сын носил мою фамилию.
– Пап…
– Что пап? Это вина твоей матери, что она не сказала мне про беременность и уехала, а потом и сына записала под своей фамилией. С лёгкой руки вашей бабушки. – С раздражением произнес отец, до сих пор держа обиду за произошедшее.
– Вы же помирились после этого.
– Помирились, но расписались только перед твоим рождением. Я тогда уже практикой занимался вовсю, всё время работа забирала. Да и знаешь, Максим, когда ты молод, такие мелочи кажутся неважными. Ведь я знал, что Родион – мой сын. И в нашем поселке это все знали. На тот момент для меня этого было достаточно. А потом, когда он на наркоту подсел и с бандитами связался, то фамилия известного адвоката ему вообще могла руки развязать. Да и на моей карьере можно было бы поставить крест, прознай определенные люди, что у меня родной сын – наркоман, бандит, вор и насильник.
– Пап, всё же посмертно давать Родиону свою фамилию – это, как бы сказать…
– Блажь? Старческий маразм?
– Я не это имел ввиду…
– Считай, это возрастная сентиментальность. Я виноват перед ним…
– Ты ни в чем не виноват. Он сам выбрал такой образ жизни.
– Виноват, Максим. Многие думали, что он мне не родной, приёмный. Фамилии разные, да и Женя приехала тогда ко мне с Родионом на руках. Кто не знал нашей истории, считали, что это её ребенок, нагулянный. Когда он в школу пошёл, дети дразнить начали его местными сплетнями. Он тогда и стал драться. Отстаивал своё право быть моим сыном кулаками. Мне вмешаться стоило. Расставить все по своим местам. Оформить все документы, как надо. В школу сходить, с учителями, родителями детей поговорить. Да, я всё отмахивался. Мол, не страшно, все мальчишки дерутся. Ерундой мне это казалось. Пока ему пятнадцать не стукнуло… Родион как-то после очередной драки пришел пьяный с разбитым лицом. Я, конечно, к нему с воспитанием полез, он мне и высказал в тот момент все…
– Отец…
– Он мне всё сказал, Максим. Всю обиду вывалил, всё по полочкам разложил, и прав был. Кричал, что не отец я ему, что не защищал никогда, что откупался от него только игрушками да деньгами. Ну и по списку…Тогда мне это показалось бредом. Я был уверен, что дал ему всё, что мог. Молодость… глупый был… А сейчас понимаю, что не дал ему ничего: ни любви, ни отцовского плеча, ни заботы, ни защиты. Так что, я виноват перед ним. Пусть поздно исправлять свои ошибки, но я сделаю, что могу.
Я не знал, что сказать отцу после таких откровений. Всё, что я мог, это предложить свою помощь.
– Если нужно чем помочь, пап, ты говори, я подъеду.
– Да нет, сынок, с бумагами-то я сам разберусь. А вот на кладбище я бы хотел, чтобы ты со мной поехал.
– Хорошо, сообщи потом дату.
– Конечно.
Я нажал отбой и бросил телефон на стол. Вот так разговор с утра… Мало мне Красновой было вчера. Теперь ещё и отец с такими откровениями на мою голову.
Приняв душ и позавтракав, позвонил в офис Красновой. Трубку поднял секретарь.
– Компания «ProStroi». Добрый день, я вас слушаю.
