Аня замечает мой взволнованный и озадаченный взгляд.
− Не стоит бояться за меня, Никольский, я справляюсь. Это тогда было страшно, в семнадцать лет. Когда ты девочка-ромашка, верно ждёшь своего любимого из армии, а тебя насилуют в подворотне. А потом доброжелатели рассказывают твоему парню, что ты спишь со всеми наркоманами двора. И всё летит к чертям. Вот тогда было страшно и больно. Меня за всю жизнь пальцем не тронули, несмотря на то, что мать пила. Когда тебя вдруг избивают трое мужиков, это страшно. Когда умирает единственный человек, который тебе помог, а потом и беспутная мать, и ты остаешься одна вот всём мире. Когда в восемнадцать лет без копейки в кармане и образования ты узнаешь, что беременна от насильника, вот это страшно, Никольский, а не левый пьяный мужик в клубе.
Анна произносит всю свою исповедь так спокойно. Медленно отпивает шампанское из своего бокала с ледяным спокойствием, удерживая маску полного контроля и превосходства, что я поражаюсь её силе. Там, в доме и в своей квартире, она казалась сломленной маленькой девочкой, хрупкой и беззащитной. Я уверен, что внутри она до сих пор такая. Но лишь потому, что до сих пор не осознала, насколько она стала сильной.
***
− Ань, может домой? – Никольский словно считывает мои мысли. Ноги нестерпимо гудят от высоких каблуков, и я уже около часа мечтаю уйти с этого собрания толстосумов.
− Да, только попрощаемся с Петром Алексеевичем, – уйти и не отдать дань уважения гостеприимному хозяину мероприятия, было бы довольно непочтительно. А с такими людьми необходимо дружить.
Вместе с Максимом прощаемся с губернатором и выходим из здания под теми же пристальными взглядами, которые сопровождали нас весь вечер. Пару раз ловим на себе вспышки камер. Могу дать руку на отсечение, завтра же в местных газетёнках появится наше совместное фото с Никольским и домыслы разнообразных слухов.
Никольский галантно распахивает двери машины, но стоит только сесть мне на сиденье, как он неожиданно наклоняется, берёт меня за лодыжки и скидывает с ног туфли.
− У тебя ноги устали. Не стоит и дальше себя мучить, – с этими словами захлопывает дверь и садится на место водителя. Сказать, что я удивилась такому порыву, это ничего не сказать.
Максим выворачивает с парковки на дорогу. Молчим, но тишина не гнетущая, а наполненная каким-то теплом. Становится очень уютно, возникает желание поджать ноги под себя, свернуться калачиком и прикрыть глаза. Но я давлю в себе этот порыв, поглядываю урывками в сторону Никольского. Красив, подлец. Ни дать, ни взять по-мужски красив, без этого приторно-сладкого лоска, что зачастую можно сейчас встретить среди мужчин. Не буду себя обманывать, образ Максима без рубашки, стоящего посреди моей гостиной, отпечатался в моей памяти надолго.
− Что интересного рассмотрела? – Никольский нарушает возникшую тишину в салоне авто.
− Ты о чём?
− Ты уже минут двадцать меня пристально рассматриваешь.
− Извини, просто задумалась.
− Если не секрет, о чём?
− Да так, ни о чем… − ага, прям взяла и рассказала, что слюни сижу по нему пускаю, наивный.
Никольский приоткрыл окно и закурил. А я вернулась мыслями к тому вечеру, когда он приехал ко мне в квартиру.
− Максим, спасибо тебе за то, что тогда приехал и не дал скатиться на дно жалости к себе. Если бы не ты, мне страшно подумать, до чего я могла дойти тогда.
− Приехала бы Маргарита и надавала бы тебе «лещей». Думаю, она может.
− Определенно может.
− А если серьезно, то тебе, по сути, не за что благодарить. Я сделал то, что должен был сделать. И давай расставим все точки окончательно. Первое − я не исчезну из твоей жизни, даже если ты этого захочешь, так как я намерен общаться со своим единственным племянником. Второе − ты мне нравишься, и даже если бы не было Матвея, отделаться от меня у тебя бы не вышло. Третье − ты всегда можешь позвонить и попросить моей помощи, тебе я никогда не откажу.
Вот так за этим странным разговором мы подъехали к дому. Никольский выкинул окурок в окно, метко попав в урну у подъезда.
− А четвёртое? – повернулась я в сторону Максима.
Никольский как-то с прищуром посмотрел мне в глаза. А в следующую секунду его губы накрыли мои. Достаточно напористо, но давая возможность отстраниться, чего я, разумеется, не сделала. Даже мысли такой не возникло.
С каждым движением его губ я растворялась в этом поцелуе. Целый табун мелких мурашек, как множественные разряды тока, разбежались по моему телу, заставляя меня требовать ещё и ещё.
Максим немного отстранился, разорвав поцелуй.
− А четвертое − я безумно тебя хочу.
− Макс… – На выдохе.
− Не хочу на тебя давить, но я ужасно желаю напроситься к тебе на поздний кофе.
− Дома Матвей спит и Рита, – причина отказа, если четно, выглядела притянутой за уши.
− Поехали в дом, − я заметила, что он не сказал «ко мне» или «в мой дом». Он обезличил его.
− Максим… – выдохнула его имя, не зная, что ему ответить.
− Ты ищешь повод отказать, – вот так, без обиняков, раскрывает карты. Это обезоруживает.
− Да.
− Тогда беги домой, – Никольский провёл ладонью по своим волосам, приводя их в беспорядок. − Пока я не передумал и не похитил тебя.
Дрожащими руками нащупываю туфли, закатившиеся под сидение.
− У меня никогда не было нормальных отношений и я….
− Боишься, – продолжает за меня Никольский, беря в свою ладонь мою дрожащую руку. Прижимается губами к запястью там, где бьется пульс.
− Боюсь, что вновь ничего не получится. Все мои попытки не увенчались успехом. Мужчины сбегали от меня, увидев первый панический приступ.
− Я не они.
− Ты не они…
− Мы, вроде как, прошли уже через один приступ, через похмелье, через страх, слёзы и ненависть. Я видел тебя в доску пьяной и донельзя развратной в клубе. Не думаешь, что этого достаточно, чтобы выкинуть белый флаг?
Никольский провёл костяшками пальцев по моей щеке и заправил выбившуюся прядь за ухо.
− Ты безбожно соблазняешь меня.
− Конечно, я же сказал, ты мне нравишься, и я тебя хочу. Я не скрываю низменные причины своих поползновений в твою сторону. С тобой я честен полностью и безоговорочно.
− Я разорила твою компанию, а ты хочешь затащить меня в постель, – не скрывая улыбки, констатирую факт.
− По-моему, всё честно. Не находишь? – Максим ухмыльнулся.
