Думала, что найду Эперхарта в спальне, но открываю дверь и обнаруживаю, что осталась одна. Зато брошенные на лестнице вещи собраны и разложены по кровати в ожидании хозяйки, а рядом — сумка. Ну точно: пожалуйста, мисс Хадсон, вас никто здесь более не задерживает. У меня нет права обижаться за этот жест на Райана, но все равно больно.
Ходить по темному, опустевшему чужому дому в поисках хозяина не кажется мне блестящей идеей, поэтому я набираю его номер на телефоне.
— Я разблокировал ворота, ты можешь ехать, — отвечает он, едва сняв трубку.
Это все странно. Несколько секунд я просто не знаю, что сказать, кроме как:
— Спасибо… Райан.
И уезжаю. Поскольку ворота не могут быть сенсорными, значит, управляет ими Эперхарт — не доктор же, в самом деле. Или Райан соврал мне, что прислуга покинула дом.
* * *
На второй этаж дома я поднимаюсь на ватных ногах и далеко не с первого раза попадаю ключом в замочную скважину. Итак, сколько бы я ни искала себе оправданий, сколь бы виноват ни был Клинт, все это меркнет по сравнению с моими поступками. И по мою душу пришла расплата.
Дрейфую от мужчины к мужчине, безвольная, неспособная принять решение без посторонней помощи. И уже многие люди знают, какая я, а самое плохое, что знают не те люди. Не Клинт. А ведь касается это только его. И причины молчания все какие-то недостойные, меркантильные, призванные опять меня защитить. От чего защитить? Как бы ни было потом плохо, я все заслужила сполна. Все шепотки за спиной, невозможность оправдаться, одиночество, как у Сибил. Только, в отличие от нее, я не смогу спрятаться за спиной Эперхарта. Я не такая. Если мне предложат достойную работу в другом месте, я смогу уехать. А пока все очень плохо.
— Ну, здравствуй, любимая, — оказывается, Клинт слышал мою возню у двери и уже ждет. И выглядит он злым и измученным. — Надеюсь, у тебя наконец-то появилось время на то, чтобы поговорить со мной и объяснить, что все это значит.
— Да, Клинт. Давай поговорим, — говорю я.
Я хотела бы гордо сообщить, что мой голос звучит уверенно, что я могу заявить о случившемся со всем имеющимся достоинством и не выглядеть при этом жалкой, но… боюсь, именно так я и выгляжу. А как еще-то?
Надо просто решительно сказать, что все кончено и почему, разве нет? Но я наивно надеюсь, что могу сделать это чуть менее болезненно. По какой-то нелепой, неясной причине я не люблю его больше, но он по-прежнему мне дорог. И невыносима мысль, что я сейчас вскрою его на живую.
Мне приходится подбирать слова, а Клинт тем временем теряет терпение.
— Молчишь, значит, — говорит он. — Черт, я был прав.
— Не был, — отвечаю. Я не знаю, как говорят такие вещи. Может: «Мы вынуждены расстаться, это моя вина и мое решение. Все плохо». Здорово, а? — Ты не был прав, оттого все особенно грустно.
Этот дом… Он больше не моя тихая гавань, это скорее символ предательства, где каждое возвращение — проход по лезвию ножа, а разговор — пытка. Как ни странно, именно здесь, с Клинтом, я никак не могу убежать от самой себя. Интересно, все изменщики так чувствуют? Думаю, нет. Слишком много терзаний. Не верю, что пройдет время и я буду гордиться тем, как ловко всех обхитрила, или хотя бы думать, что оно того стоило. Значит, просто характер, верно?
За что мне это? Где и когда я так облажалась, что мне послано было влюбиться в Райана Эперхарта? Жила бы себе спокойно с Клинтом и не помышляла об ином. Я бы даже никогда не узнала, что успела за каким-то поворотом разлюбить своего жениха. Боль от потери мамы приугасла бы, появились бы новые люди… но увы. Я разбилась волной о несокрушимую скалу и уже не соберусь в себя прежнюю. Эперхарт сделал меня другой в первый же день. И с тех пор моя налаженная жизнь покатилась в пропасть. Я подписала контракт о продаже души.
Я наливаю себе воды, делаю большой глоток, хотя в пальцах едва достаточно сил, чтобы удержать стакан.
— Клинт, я начну издалека. С извинений за то, что повесила на тебя обязанности мамы, друзей и вообще всех близких людей на свете. Так нельзя.
— Вэл, ты говоришь какой-то вздор. И будто прощаешься.
Но так и есть. Я не верю, что, натворив с мое, могу быть прощена. Да и не хочу уже этого. Понял бы — и то огромное дело. Конечно, я прощаюсь! Но сейчас говорить об этом смешно.
— Клинт, не перебивай меня! Мне и так непросто. Я говорила о том, что ты не можешь и не должен заменять мне всех. Я понимаю, почему мы переехали сюда, почему ты подумал, что так для меня будет лучше. Но это оказалось ошибкой, и все пошло не по плану. Я мало что могу сказать, ты знаешь, но никто против тебя меня насильно не настраивал. Просто, видимо, мне стало не хватать чего-то или кого-то, возможно, даже просто смысла. И я очень привязалась… к «Айслексу», ребятам и даже… одному человеку… — Прямо у меня на глазах ладони Клинта сжимаются в кулаки. — Ты ошибся в выводах. Я действительно тебе из…
— Не произноси этого, — вытолкнул он сквозь стиснутые зубы. — Кто он? Я его знаю?
— Пожалуйста, какое это имеет значе…
— Имя! — Он орет это так громко, что я сильно вздрагиваю, втягивая голову в плечи. — Валери, если ты не скажешь, пойду утром к твоему ненаглядному «Айслексу» и изобью и Боуи, и Челси, и Коннора, и Финли, и… вообще всех, кого найду.
— Эперхарт.
— Подсказываешь мне еще кандидатуры для избиений?
Что?
— Ты спросил имя, я назвала. Имя — Райан Эперхарт.
— Эперхарт. У которого на яхте супермодель, а в доме стервозная красотка-вамп? Ты бы никогда к такому человеку не приблизилась по своей воле. Тебя всегда потряхивало в присутствии подобных ему людей. Кого ты выгораживаешь, Валери?
У меня заканчивается воздух. Меня как будто отхлестали по щекам. Удар первый: Клинт думает, что я способна кого-то выгораживать, прикрываясь человеком, которого просто так не изобьешь. Удар второй: «Да зачем Эперхарту такая, как ты, если у него уже полный комплект получше?». Для Клинта я всего лишь вариант, который соответствует его положению. Короче, никак не чета нашему CEO. Удар третий: Клинт считает, что, будучи в отношениях с ним, я сама вешалась кому-то на шею. Удар четвертый: он назвал меня трусихой.
— Значит, все же он? — неожиданно правильно толкует мои горящие щеки Клинт. — Но, дьявол, Вэл, почему он? Зачем? Ты же ему даже не нужна…
— Я знаю, — коротко перебиваю я. — Все знаю, как глупо, бессмысленно и безответственно поступила с тобой…
— Глупо, бессмысленно и безответственно? — Его голос взвивается, срывается на крик. — Да ты все уничтожила! Нас уничтожила, и ради чего?! Просто ради развлечения? Или потому, что у тебя умерла мама? За это тебе мир теперь должен? Как кто-то умер — сразу в чужую койку, а что? Тяжело ведь!
— Не знаю, Клинт. — Щекам становится холодно и влажно от слез. Обидно. Но в его словах есть доля правды, и я сама дала ему повод думать, что совершила ошибку из-за одной только обиды. — Просто не смогла иначе.
