– Я его дожму! – зловеще пообещала та.
Глава 3
Лавернье решил никуда не торопиться.
В конце концов, сколько можно бежать для того, чтобы хотя бы оставаться на месте? Пусть магазинами занимаются управляющие, по антикварным аукционам и барахолкам носятся юные помощники, а он сам будет почивать на лаврах. Ну, разве что коллекция фарфоровых собачек почтмейстера Джонсона попадет в продажу…
Он распахнул окно своего кабинета, выходившее в небольшой сад, и мимоходом порадовался, что в свое время, купив этот дом недалеко от Коллежа Сорбонны, нанял старика Турни садовником и дворецким. Сад пылал листвой винограда, вьющегося по решетчатым шпалерам, на клумбе цвели астры, лиловые и белые. Пьер уселся поудобнее и продолжил изучение наследия Павсания.
Купив на аукционе дом Павсания в Аль-Искандарии, он получил всё то, что в нем было, нужное и ненужное.
Собственно дом Лавернье решил пока оставить себе. Пусть старая Мариам за ним присмотрит, а там видно будет. По всем предметам, которые находились в доме и не были ему нужны, он оставил Бутросу доверенность на продажу и использование вырученных средств на благо коптской общины.
Принадлежавшую дорогому покойнику коллекцию артефактов и амулетов Лавернье хозяйственно прибрал к рукам и взял с собой в Лютецию. Позже, когда у него будет побольше времени, он изучит, что там есть; что-то продаст, а что-то и самому пригодится.
Синяя тетрадь, свидетельствовавшая о не самых лучших поступках старика, сгорела в оловянном тазу, и слава всем богам. Но была ведь и еще одна тетрадь, обернутая в коричневую бумагу; в ней-то и было настоящее наследство, личные разработки и открытия мага.
Н-да, разработки… Тут-то и обнаружилась настоящая засада. Просмотрев записи, маг понял, что в последние годы Павсаний не занимался ничем, кроме пресловутой магии желания. Ей и были посвящены все его исследования. Пьер тихо выругался сквозь зубы: ну, и на чем прикажете базировать лабораторию для изучения его разработок? Дать в руки паре-тройке любопытных молодых магов возможность взмахом кисти заставить любого человека сделать то, что им взбредет в голову?
Может, плюнуть на условия завещания? Тетрадь тоже сжечь, вон, в камине всё приготовлено для растопки. А Бутросу отписать как есть…
Может, подумать до завтра? С другой стороны, а что изменится?
И он со вздохом взялся за коммуникатор.
Ректор Магической Академии Жорж де Кайонн никогда не был сверхвеликим архимагом. Зато он был отличным администратором, хорошим специалистом в своих магических областях и, самое главное, слыл человеком честным. Поэтому Лавернье и договорился о встрече именно с ним.
Накануне вечером, так и не приняв окончательного решения, он отправился пройтись по Лютеции, подышать ее воздухом, заглянуть в пару-тройку любимых заведений. Луковый суп съесть, в конце концов!
Какое-то время он колебался, отправить ли тетрадь в пространственный карман или сунуть в обычный сейф, потом все-таки отдал предпочтение карману. Луковый суп как-то плавно перешел в бокал вина, у стойки бара встретились знакомые и пригласили сыграть партию в бильярд… В общем, домой он вернулся сильно заполночь, и, хотя и не был вполне трезв, сразу понял, что входную дверь вскрывали.
– Оп-па… – сказал он тихо сам себе, прошептал заклинание полного вытрезвления и, подсвечивая магическим фонариком, склонился к замку.
Дверь, несмотря на перенесенное насилие, открылась бесшумно, и Пьер скользнул в темный коридор. Он запустил поисковый импульс, чтобы понять, есть ли кто-то в доме; нет, никого. Турни уходил на ночь домой, а незваные гости, видимо, успели убраться. Нужно посмотреть, чем им удалось разжиться и стоит ли по этому поводу беспокоить городскую стражу.
Через несколько минут стало понятно, что благородные воры не взяли столового серебра или что-то из антиквариата, не заинтересовались приготовленными к завтрашнему дню парадными запонками с изумрудами и даже не тронули денег на хозяйство, которые Турни хранил самым секретным образом, в жестянке из-под чая. Прямой дорогой чужаки прошли в кабинет, нашли и обыскали оба сейфа.
Лавернье хмыкнул, порадовался, что не оставил тетрадку, восстановил защитные экраны на доме и завалился спать, включив внутренний будильник на девять утра. Нехорошо будет, если старому садовнику придется ждать под дверью.
Кайонн просмотрел копию завещания Павсания Гирета и выжидательно уставился на Лавернье.
– Вы, конечно, изучили эти самые его разработки?
– Изучил.
– И что скажете?
– Скажу, что я в некоторой растерянности. Если бы в свое время не был кое-чем обязан Павсанию, я отказался бы от обязанностей душеприказчика. А еще лучше, уничтожил бы записи и сказал, что ничего и не было.
– Знаете, если бы мне кто-то рассказал, что видел Пьера Лавернье в растерянности, я бы не поверил, – усмехнулся Кайонн. – Вы слывете в магическом сообществе человеком чрезвычайно решительным. Так что там такое, Лавернье, не тяните мантикору за хвост!
Пьер молча выложил на стол ректора лицом вниз пять прямоугольников картона, размером примерно ин-фолио. Стол был большой, и этот пасьянс отлично на нем уместился.
– Вот эта, – он перевернул первый лист, там оказался этюд маслом, изображающий огненно-рыжие настурции в золотистой вазе, – за пятнадцать минут согреет любого, замерзшего до полусмерти. Достаточно смотреть на нее с расстояния метр-полтора.
Во взоре Кайонна отразился живейший интерес.
– Продолжайте, прошу вас!
Пьер кивнул, положил рисунок лицом вниз и перевернул следующий. Там также изображался букет – ландыши среди листьев, небрежно связанные сиреневой лентой и положенные и бледно-зеленую шелковую ткань.
– Через пятнадцать минут рассматривания этой работы вы неудержимо захотите спать. И проспите до завтра.
Ректор зевнул и попросил:
– Уберите, ради всех богов, у меня сегодня два совещания!
– Продолжать?
– Что-то безопасное есть?
– Ну… более или менее…
На третьем этюде неизвестный живописец изобразил серебряный поднос, на котором вальяжно расположился хрустальный набор для аква-виты, резной графин и два стакана. В графине золотилась жидкость, стаканы сверкали в солнечном луче из едва угадываемого окна, рядом с подносом на подставке чуть дымилась трубка.
Кайонн крякнул и нажал кнопку. Почти мгновенно в дверях появилась пигалица-секретарша, Пьер только успел вновь положить рисунок лицом вниз.
– Жанна, принеси нам… э-э-э… кофе. Да, кофе.
– Господин ректор, я для вас заварила шиповниковый чай, он уже настоялся! – прозвенел в ответ голосок.
– Жанна, – вкрадчиво повторил тот, – сейчас – кофе. Если ты не хочешь, чтобы завтра в приемной сидела на твоем месте Эулалия Виндельхайм, ее мама как раз только что мне звонила.
