Суд над Вивианой Бланкетт и ее братом проходил в начале февраля 2185 года, и был закрыт для публики и для прессы. Слишком уж много неприглядных секретов там вытаскивалось на свет. Пейзаж, написанный Жанной Монбельяр, и в самом деле вызвал у допрашиваемых поток неконтролируемой откровенности. Рассказанного ими оказалось достаточно, чтобы найти те самые «титановые» доказательства, о которых говорил своим подчиненным полковник Паттерсон. Свою роль сыграли и показания разысканного беглого эльфа, Михаэля Лирока, у которого в свое время Дюбуа приобрел яд, и расследования финансового отдела и лично господина Граубаттерфихшна, и многие другие доказательства, тщательно собранные командой майора Фолхема.
Вивиана Бланкетт была приговорена к двадцати годам заключения без права досрочного выхода. Говорят, руководитель королевской службы исполнения наказаний Себастьян Линдберг лично поехал в замок Бродфорд, назначенный мистрис Бланкетт для отбывания срока, и удостоверился, что окно ее камеры выходит на север, на торфяные болота, и солнце туда не попадает даже в июльский полдень. Кстати, они с Эмили помирились и, по слухам, планируют прибавление в семействе.
С братом шантажистки было сложнее: шесть убийств, совершенных им, не располагали судей к милосердию. В конце концов, милорд Горинг, председатель суда, обратился к королю с просьбой взять правосудие в свои руки.
– Карфакс, это вы подстроили? – в раздражении его величество Кристиан II смахнул с письменного стола бумаги, схватился за ленту звонка и несколько раз дернул ее, вызывая камердинера. – Добсон, принесите мне горячего чаю, этот уже совершенно ледяной!
Безмолвный Добсон составил на поднос чашки и заварочный чайник, потрогал его украдкой, обжегся и вскинул взгляд на главу Хоум-офиса. Тот слегка покачал головой и вновь замер, опираясь на каминную доску. Не прошло и пяти минут, как на невысокий столик возле камина вновь был водружен заварочный чайник, теперь уже над спиртовкой, чашки блеснули тонкой золотой каемкой, и рубиновая струя полилась в них, разнося по кабинету аромат чиньского чая, бергамота и еще чего-то неуловимого. Король осторожно отпил глоток, вернул чашку на блюдце и уже другим тоном спросил у своего министра:
– Что мне делать с этим приговором, Карфакс? Хорошо устроился Горинг, я его понимаю: к смертной казни у нас не приговаривали уже лет двадцать, со времен моего деда, а с другой стороны, что еще можно назначить шестикратному убийце?
– Пожизненное заключение? – предположил граф, уже проговаривавший всё то же самое с милордом верховным судьей.
– Этот Дюбуа слабый, но маг. Он проживет еще лет сто – сто пятьдесят, – король покачал головой. – Я даже не буду говорить о том, сколько государственных денег уйдет на его содержание, охрану и прочее, но мы же понимаем, что ни о каком раскаянии с его стороны говорить не приходится. А тогда в чем смысл заключения? Сто лет он будет копить злобу, найдет способ сбежать и выльет все это…
– Ментальное стирание личности?
– И что мы будем делать с шестидесятилетним младенцем? – вопросом на вопрос ответил его величество. – Нет, я не вижу пока разумного выбора.
– Давайте остановимся на неразумном, – пожал плечами Карфакс.
– То есть?
– Дадим ему пожизненный срок и поместим в общую камеру с сестрой. Как вы думаете, через какое время она выцарапает ему глаза?
– Смешно, – мрачно ответил король.
– Смешно, – так же мрачно согласился министр.
Его величество одним глотком допил свой чай, встал и подошел к окну. Под мокрым снегом мокли два огромных дуба, посаженные во внутреннем дворе королевского дворца еще прадедом Кристиана, больше трехсот лет назад. Однако король смотрел не на мокрые стволы и голые ветки, а вниз, где клумбы расцветали крокусами и виолами, желтыми, сиреневыми и фиолетовыми.
– Скверный месяц февраль, вы согласны, Карфакс? – спросил он, не поворачиваясь.
– На мой взгляд, ноябрь хуже, ваше величество.
– Я не хочу быть тем, кто вернет в Бритвальд смертную казнь, – король вновь сел в кресло. – Поэтому мое решение по делу Дюбуа таково: пожизненное заключение где-нибудь на севере, полный запрет разговоров с кем угодно, кроме священника. Церковь выберет, какую пожелает, хоть Единому пусть молится, хоть Симарглу. Но обязательно еженедельная молитва в память о тех, кого он убил.
– Дюбуа просил бумагу и карандаши. Пока ему было отказано…
– Дайте. Пусть слушает музыку, пусть рисует и молится. Возможно, боги дадут ему раскаяние.
– А если нет?
– Мы не можем сделать для этого больше того, что уже сделано. Значит, он умрет нераскаянным и узнает, что ждет его в посмертии.
В дверях кабинета возник секретарь с листом бумаги в руках.
– Ваше величество, срочный магвестник из Клакаманншира.
– Давайте.
Король пробежал глазами письмо и внезапно рассмеялся.
– Ваше величество? – вопросительно поднял брови министр.
– Прочтите, Карфакс, прочтите и согласитесь, что нашу жизнь можно назвать какой угодно, только не скучной.
Граф взял листок и начал читать. Глаза его расширились, и с губ сорвался невольный смешок. Письмо за подписью коменданта королевского замка Данстаффнэйдж майора Макдугала было насквозь деловым и по-военному коротким:
«Ваше величество, настоящим спешу доложить, что ваш личный кабинет в доверенном мне замке Данстаффнэйдж с двенадцатого февраля и по сей день занят призрачной сущностью, называющей себя королевским волынщиком. Указанная призрачная сущность отказывается покинуть помещение, утверждая, что по повелению короля волынщик должен сыграть боевой марш Элагханов, дабы призрачная конница в минуту опасности могло выступить на помощь своему монарху. Прошу указаний».
– Я в этом замке, кажется, за все время царствования был только дважды. Но вот о привидении волынщика, который играет марш для призрачной конницы, что-то слышал… – Король дважды дернул за ленту звонка, и секретарь появился на пороге. – Фицвильям, найдите в архивах все, что есть о замке Данстаффнэйдж и тамошних призраках. Не срочно, но и без задержек.
– Да, сир, – секретарь поклонился и исчез.
– Вот так, Карфакс, – монарх улыбался, плечи его расправились, будто груз с них… ну, не упал, но стал легче. – Мы с вами только что обсуждали посмертие? Так вот вам пример. Пожалуй, королевским указом я назначу этого волынщика моим личным представителем в замке. И пусть репетирует марш, сколько пожелает, пугая туристов. В конце концов, у бедняги не так много развлечений!
