На заре голоцена, 11,8–10,4 тыс. л. н., люди на Ближнем Востоке сделали следующий логичный маленький шаг: стали не просто собирать злаки, но и сажать их, то есть перешли к докерамическому неолиту. Тут уж зарождающуюся цивилизацию было не остановить: большие сооружения, чуть позже – керамика и протогосударства, оружие, предназначенное для убийства людей, и защитные доспехи, города и торговля, массовое производство и ремёсла, письменность и писцы, власть и цари, массовые религии и жрецы, наука и образование, популярные книги по палеонтологии и антропологии… Десяток тысяч лет – миг в потоке нашей эволюции!
Ясно, что люди производящего хозяйства, жуя булки с бараниной и запивая их молочком, плодились и размножались куда успешнее, чем соседние охотники и собиратели, а потому шустро разбегались в разные стороны. Ясно и то, что разбегались они в основном на территории, близкие по климату, ведь их жизнь теперь зависела в основном от культурных растений и домашних животных, а те, будучи ближневосточными по происхождению, лучше всего чувствовали себя в средиземноморском климате. На запад с Ближнего Востока люди неолита двинулись двумя потоками – по южному африканскому и северному европейскому берегам Средиземного моря. Собственно, тут вытеснение и смена предшествующего населения оказались наибольшими, по некоторым оценкам – до 90–95 %. На восток движение сначала задалось, но довольно быстро упёрлось в пустыни и горы Средней Азии и Индии. В итоге от Португалии до Северной Индии сложилась индосредиземноморская раса. На север и особенно северо-восток расселение сильно замедлилось, ведь козы-овцы-коровы мёрзли, пшеница-рожь-овёс не родились, а новые морозостойкие породы-сорта в отсутствие целенаправленной селекции возникали медленно. Потому на север быстрее двигались не люди, а идеи, сама концепция производящего хозяйства. Так или иначе проникавшие сюда южане земледельцы-скотоводы были не слишком многочисленны, а потому больше смешивались с аборигенами, чем вытесняли их. В ходе смешения тех и других возникла среднеевропеоидная раса. На самом же севере Европы доля местных кроманьонских генов может достигать всё тех же 90–95 %, тогда как пришельцы оказались биологически незначительной примесью, принеся, тем не менее, совершенно новые принципы жизни; так сложились северные европеоиды.
Биология менялась вслед за потребностями. В малочисленных популяциях закрепились редкостные мутации светловолосости и светлоглазости. В ответ на недостаток витамина D (из-за меньшей инсоляции на севере и уменьшения в рационе доли рыбы и оленины, богатых этим витамином) побелела кожа. Из-за недостатка кальция закрепились мутации, способствующие усваиванию молока взрослыми.
Похожие процессы происходили и на других материках.
В среднем течении Хуанхэ около 7,5 тыс. л. н. некие сообразительные группы догадались выращивать чумизу и, вероятно, позже, сою, а южнее на Янцзы и в Северном Вьетнаме – рис. С этого момента этих людей – дальневосточной расы – никогда не было мало. Они, как и ближневосточные жители, стали расселяться в разные стороны; особенно удалась экспансия на юг. Тут к этому времени жили прото-меланезоиды, смешение с коими дало южноазиатскую расу. На западе земледельцы быстро упёрлись в горы Тибета, а на север двигались медленно из-за холодов и сухости Центральной Азии и Сибири, где всё же помаленьку осваивались и смешивались с аборигенами, дав североазиатскую расу. Между прочим, посветление кожи у монголоидов происходило, видимо, по тем же причинам, что и у европеоидов, но независимо, своими мутациями.
В Африке местные варианты людей менялись по-своему. Раньше всех – то ли ещё в конце плейстоцена, то ли в самом начале голоцена – обособились жители Южной Африки – бушмены. В периоды осушения климата Намиб и Калахари распространялись аж до побережья Индийского океана, отгораживая самую южную окраину континента. Неспроста местами процент эндемизма растений тут доходит до 80–90 %. Показательно, что южноафриканская, или койсанская, раса с одной стороны, максимально генетически разнообразна в мировом масштабе, с другой – достаточно однообразна морфологически. Кажущееся противоречие объясняется тем, что морфология – это кодирующие гены, подверженные отбору, тогда как генетики обычно анализируют некодирующие нейтральные последовательности, имевшие возможность накапливать изменчивость тысячи лет. Умеренность климата и богатство природы позволяли до последнего не менять образ жизни, так что бушменский стиль существования ныне едва ли не лучше прочих отражает бытиё людей плейстоцена. Впрочем, часть представителей южноафриканской расы – готтентоты – всё же успешно перешла на скотоводство и земледелие.
Гораздо труднее было приспособиться к дождевым тропическим лесам. Когда они были заселены, мы точно не знаем, но скорее всего – довольно поздно, так как для человека это – крайне неблагоприятная среда. В итоге возникла центральноафриканская, она же пигмейская раса.
Сахара с момента своего появления долго была мощным барьером для людей и идей, но в периоды увлажнения становилась благодатнейшим местом, что мы видим по наскальным росписям, на которых изображены тучные стада диких и домашних животных. Особенно задалась область вокруг озера Чад, в первой половине голоцена имевшего размеры в несколько раз больше современного. Именно здесь, на территории Чада, Северной Нигерии и Северного Камеруна, раньше всего закрепились идеи производящего хозяйства, именно отсюда земледельцы с сорго и скотоводы с коровами и козами стали активно расселяться во все стороны, главным образом вдоль благоприятнейшей сахельной зоны. Так возникла и начала распространение негрская раса. Чуть позже первичный чадский очаг расообразования превратился в пустыню, но неспроста именно тут до сих пор находится один из главных мировых центров разнообразия языков; сколько же наречий тут было до опустынивания! В Западной Африке лингвистическое разнообразие поменьше, но тоже великолепно, а вот на юг пошли далеко не все, а лишь носители языков банту. Экспансия банту началась, возможно, между 5 и 3 тыс. л. н. и по факту продолжается до сих пор. Люди двинулись двумя основными потоками в обход тропических лесов: вдоль западного побережья Африки в сторону Анголы и дугой севернее и восточнее джунглей. Некоторые группы помаленьку проникали и в леса, смешиваясь с пигмеями и давая смешанное население. Южнее же лесов два потока вновь соединились; тут условия для земледелия и скотоводства были опять прекрасны, а потому былое местное население было вытеснено практически полностью. От исходных жителей практически ничего не осталось – ныне лишь хадза и сандаве в Танзании. Земледельцев было несравнимо больше, чем местных охотников, да и уровень развития, и образ жизни различались настолько, что смешение было очень слабым. Происходило это всё совсем недавно, пару тысяч лет назад или даже меньше. Потому-то жители, например, Анголы и Замбии практически не отличаются от обитателей Западной Африки; они могут искренне считать себя исконными обитателями своих земель, но по факту являются тут совсем недавними захватчиками. На самом юге материка представители негрской расы частично смешались с представителями южноафриканской, а в новейшее время вытесняют закрепившихся было тут европеоидов, приплывших морем и вытеснивших бушменов. Параллельно с территории Северо-Восточной Африки (где на стыке экваториалов и южных европеоидов сложилась восточноафриканская, или эфиопская, раса) на юг, на территорию Кении и далее Танзании и даже Конго, началась своя экспансия скотоводов, примерами чего являются датоги, масаи, туркана, самбуру и тутси; это великое переселение наложилось на предыдущие и продолжается поныне.
