Кровь, подогретая до ста градусов, по прозрачной пластмассовой трубке начала ритмично, в соответствии с биением искусственного сердца «байпас», поступать в тело через вену на бедре.
Джоунас наполовину опорожнил все три шприца, введя в первую порцию крови мощные дозы нейтрализаторов свободных радикалов. Немного подождав, он ввел в кровь вторую половину содержимого шприцев.
Его уже ждали три других шприца, согласно инструкции заранее приготовленные Хелгой. Вынув использованные шприцы, он вставил на их место три новых, но вливать их содержимое в линию не стал.
Кен подвинул переносной дефибрилляционный аппарат ближе к пациенту. Когда тот будет реанимирован, не исключено, что его сердце станет биться неравномерно и хаотично – дефибрировать, – но его можно будет заставить работать равномерно, пропустив через него мощный электрический разряд. Но к этому прибегали только в критической ситуации, когда уже были исчерпаны все другие способы. Ведь дефибрилляция разрушительно сказывается на пациенте в момент его возвращения к жизни.
Взглянув на цифровой термометр, Кари сказала:
– Температура тела только пятьдесят шесть градусов.
– Шестьдесят семь минут, – проговорила Джина.
– Уж больно медленно нагревается, – заметил Джоунас.
– Может, попробуем внешний подогрев?
Джоунас в нерешительности замялся.
– Стоит попробовать, – одобрил Кен.
– Пятьдесят семь градусов, – объявила Кари.
– Если и дальше пойдем с такой скоростью, – озабоченно сказала Хелга, – то сердце врубится только где-то на восьмидесятой минуте.
Еще до того как пациент был доставлен в операционную, под простыню, покрывавшую операционный стол по всей его длине, были подложены электрогрелки.
– Ладно, попробуем, – согласился Джоунас.
Кари щелкнула выключателем электропитания грелок.
– Но потихонечку, – сказал Джоунас.
Кари отрегулировала скорость нагрева.
Конечно же, тело необходимо было подогреть, но слишком быстрый подогрев мог привести к ненужным последствиям. Реанимация всякий раз напоминала балансирование на туго натянутой проволоке.
Джоунас занялся шприцами, вводя в кровь дополнительные дозы витаминов Е и С, тирилизад мецилят и фенил-третил-битил-нитрон.
Пациент был бледен и недвижим. Он казался Джоунасу одной из центральных фигур, изображенных в натуральную величину на фреске старинного собора: лежащее навзничь, словно высеченное на белого мрамора, тело Христа в момент перед самым успешным в мире воскрешением.
Для того чтобы вести офтальмоскопическое наблюдение, Кари Доуэлл подняла веки покойника, и его широко раскрытые глаза невидяще всматривались в потолок, в то время как Джина, мурлыча себе под нос «Маленькую девочку прибоя», из пипетки капала в них жидкость: искусственные слезы предохраняли глазные хрусталики от пересыхания. Джина была фанаткой группы «Бич Бойз».
Ни страха смерти, ни потрясения в момент ее не выражалось в глазах трупа. Напротив, они хранили выражение почти полной удовлетворенности и едва заметного изумления. Словно в момент смерти Харрисон увидел нечто, заставившее его сердце радостно забиться.
Опорожнив пипетку, Джина взглянула на свои часы.
– Шестьдесят восемь минут.
У Джоунаса возникло дикое желание наорать на нее, приказав заткнуться, словно, перестань она поминутно объявлять время, и оно остановится.
Кровь продолжала перекачиваться из байпаса в тело и обратно.
– Шестьдесят два градуса.
Голос Хелги был суровым, будто она выговаривала мертвецу за то, что тот так медленно нагревался. Ровные линии на ЭКГ.
– Ну, давай же! – взывал Джоунас. – Давай же, начинай!
4
Он прошел в свой музей не через одну из верхних дверей, а через лагуну, где уже давно не было воды. В неглубокой ее впадине прямо на выщербленном бетонном дне все еще стояли три гондолы, снятые с рельсового пути, по которому, приводимые в движение цепной передачей, они возили своих веселых пассажиров, по десять человек в каждой. Даже сквозь густой мрак ночи, многократно усиленный солнцезащитными очками, он видел, что носовые их части не были выгнуты, подобно лебединым шеям, как у настоящих венецианских гондол, а представляли собой ярко раскрашенные, злобно ухмыляющиеся морды страшилищ, искусно вырезанных из дерева и долженствовавших, по замыслу их создателей, пугать публику, а теперь, повидавших виды, с облупившейся краской и покрытых сетью мелких трещин. Ворота лагуны, когда-то легко расходившиеся в разные стороны при приближении гондолы, застыли навеки. Одна створка была настежь распахнута, другая, закрытая, висела только на двух из четырех насквозь проржавевших петлях. Через распахнутую створку он прошел в переход, где мрак был еще гуще, чем в лагуне.
В этой сплошной мгле ему уже не требовались очки, и он снял их.
Не нужен был ему и фонарик. Там, где обыкновенный человек чувствовал бы себя совершенным слепцом, он прекрасно видел все вокруг.
Бетонный канал шлюза, по которому когда-то двигались гондолы, был глубиной в три и шириной в восемь дюймов. По всей его длине шло более узкое углубление. В нем помещался изрядно проржавевший цепной привод – целая серия компактных, скругленных шестидюймовых крюков, которые за стальные скобы, вделанные в днища гондол, тащили их вперед. Когда этот аттракцион действовал, крюки и скобы находились под водой, и создавалось полное впечатление, что гондолы плыли. Теперь, длинной вереницей уходя во мрак, крюки были похожи на торчащие из спины огромного доисторического ящера позвоночные хрящи.
«Мир живых, – подумал он, – всегда напичкан обманом, пряча под внешне спокойной гладью уродливые механизмы, тайно исполняющие свою грязную работу».
Он прошел дальше, в глубину строения. Шлюзовой канал едва заметно отлого понижался, но он знал об этом, так как прежде уже не раз бывал здесь.
Над ним по обеим сторонам канала бежали бетонные служебные дорожки шириной примерно в четыре дюйма. За дорожками отвесно поднимались стены тоннеля, выкрашенные в черный цвет, чтобы служить мрачным фоном разыгрываемому в них бестолковому спектаклю.
Временами дорожка переходила в ниши, а порой и в целые комнаты. Когда аттракцион действовал, в этих нишах помещались живые картины, призванные позабавить или устрашить посетителей, а иногда сделать и то и другое вместе: привидения и домовые, вурдалаки и чудища, сумасшедшие, стоящие с окровавленными топорами над распростертыми телами обезглавленных ими жертв. В одном из помещений, величиной в приличную комнату, находилось искусно сделанное кладбище, по которому, крадучись от могилы к могиле, перебегали ожившие мертвецы; в другом – из огромной, почти в натуральную величину, летающей тарелки толпой вываливались кровожадные инопланетяне с острыми щучьими зубами и огромными головами. Все эти фигуры-роботы двигались, корчили рожи, выпрямлялись во весь рост и страшными голосами, записанными на магнитофонную пленку, стращали посетителей, сопровождая одно и то же драматическое действо или жест неизменными и вечно повторяющимися угрозами и свирепыми гримасами.
