Линдзи едва удержалась от того, чтобы не пуститься в пляс, как это делают герои мультфильмов, когда хотят выразить переполняющую их радость, так как ликованию ее не было пределов, оно так и било через край. Именно о такой его реакции она мечтала, но никак не могла представить себе, какими конкретными словами он это выразит, тем более что встреча прошла… мягко говоря, "обескураживающе".
– Господи, я сразу же в нее влюбилась, – сказала Линдзи. – Она прелесть.
– Крепенький орешек.
– Это все напускное.
– Понятно, что она явно перестаралась, но тем не менее она действительно крепкий орешек. Да и как тут не быть орешком. Сама жизнь заставила ее стать такой.
– Но это прекрасная крепость.
– Несомненно, – согласился Хатч. – Я же не говорю, что ей удалось убедить меня в своей ущербности. Наоборот, я был от нее в диком восторге, она, как только вошла, сразу мне приглянулась.
– А какая умница!
– Все пыталась изобразить из себя страхолюдину, а добилась прямо противоположного эффекта.
– Бедное дитя. Боялась, что ее снова оттолкнут, и решила сама это спровоцировать.
– Когда я услышал ее шаги, подумал, что это…
– Годзилла
[7]
! – воскликнула Линдзи.
– Да, примерно что-то в этом роде. А как тебе Бинки, говорящий карась?
– Обкакаю весь твой майонез! – процитировала Линдзи.
Они расхохотались, и люди оглянулись на них, то ли потому что смех их был чересчур громким, то ли потому что услышали именно слова Линдзи, отчего они стали смеяться еще пуще.
– С ней обохохочешься, – заметил Хатч.
– Она просто дар Божий.
– Ну это еще как сказать.
– Не сомневаюсь.
– Одна маленькая загвоздка.
– В чем именно?
Он замялся.
– А что, если она не захочет пойти к нам?
Улыбка застыла на лице Линдзи.
– Она захочет. Обязательно захочет.
– А вдруг нет?
– Не будь пессимистом.
– Я только хочу, чтобы мы были ко всему готовы. Линдзи упрямо тряхнула головой.
– Нет, все будет хорошо. Не может не быть. Нам уже и так слишком долго не везло. Должна же и нам в конце концов улыбнуться удача. Колесо фортуны вертится в нашу сторону. Мы снова создадим семью. И заживем лучше, чем прежде, намного лучше. Худшее уже позади.
К вечеру того же четверга Вассаго наслаждался удобствами номера в мотеле.
В качестве туалета он обычно использовал раскинувшиеся вокруг покинутого парка аттракционов поля. Каждый вечер он умывался водой, которую предварительно заливал в бутылку, и жидким мылом. Брился он опасной бритвой, намыливая щеки аэрозольной пеной из тюбика и глядя в осколок зеркала, который он нашел в заброшенном парке.
Если ночью шел дождь, он умывался прямо наверху, подставляя голое тело под его струи. Когда бушевала гроза и в небе полыхали молнии, он забирался на самую высокую точку на совершенно открытом месте, надеясь получить милость из рук Сатаны, который призовет его в землю мертвых, поразив ударом одной из своих молний. Но сезон дождей в Калифорнии уже кончился, а новая полоса дождей начнется где-то ближе к декабрю. Если он заслужит быть призванным в страну мертвых и проклятых до этого времени, то, скорее всего, силы, которые помогут ему распрощаться с этим ненавистным миром, изберут для этого другое, отличное от молнии средство.
Один раз в неделю, а иногда и дважды он снимал номер в мотеле, чтобы помыться под душем и привести в порядок свою одежду, чего он не мог сделать в примитивных условиях своего временного жилища, но не потому что заботился о гигиене своего тела. Грязь была ему в тысячу раз милее. Воздух и воды царства теней Гадеса были сплошь пропитаны грязью. Но если ему пока еще предстоит пожить в мире живых и за их счет пополнять свою коллекцию, откроющую ему доступ в царство проклятых, то необходимо соблюдать определенные условности поведения, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. Одной из таких условностей была чистота.
Вассаго неизменно останавливался в одном и том же мотеле "Голубые небеса", убогой дыре на южной окраине Санта-Аны, где вечно небритый клерк за грязной конторкой принимал только наличные, не спрашивая никаких имен, не задавая лишних вопросов и даже не глядя в лицо посетителям, то ли потому, что боялся, что может прочесть в их лицах то, что не должен был бы увидеть, то ли что они могут прочесть в его лице то, что им не следовало бы знать. Место кишело торговцами наркотиками и проститутками. Вассаго был одним из тех немногих, что шел в номер один, никого не ведя за собой. Он оставался в номере не больше одного или двух часов, ровно столько, сколько требовалось среднестатистическому клиенту, и пользовался тем же правом на анонимность, как и те, кто, сопя и потея, скрипели пружинами кроватей в смежных с ним номерах.
Да он и не мог оставаться там дольше хотя бы потому, что неумолчные звуки бесконечных актов совокупления потаскух со своими обожателями вызывали в нем жгучую ярость, наполняли его тревогой и отвращением к этим исступленным ритмам жизни. В такой обстановке невозможно было ни думать, ни отдыхать, хотя извращенность и полное сумасбродство, царившие здесь, были именно тем, чем он упивался раньше, когда был одним из живущих.
Никакой другой мотель или общежитие не в состоянии были обеспечить такую безопасность, как этот. Во всех других необходимо было предъявлять какое-нибудь удостоверение личности. Но главное: он мог сойти за одного из живущих только при условии мимолетного с ними общения. Любой клерк или хозяин пансиона, стоит ему чуть глубже заинтересоваться его персоной и привычками или столкнуться с ним более одного раза, обязательно заподозрит в нем что-то неладное, не поддающееся точному определению, но явно внушающее опасение и страх.
Поэтому, чтобы напрочь исключить возможность повторной встречи с кем бы то ни было, он избрал местом своего постоянного обитания заброшенный парк аттракционов. Если бы властям вздумалось его искать, они бы искали его где угодно, но только не здесь. И еще, в заброшенном парке он был предоставлен самому себе, здесь всегда царила гробовая тишина и было много укромных и абсолютно темных мест, где он мог отсиживаться в дневное время, так как глаза его не выносили яркого солнечного света.
В тот по-весеннему теплый вечер четверга, когда он выходил из конторы мотеля "Голубые небеса" с ключом от своего номера, он заметил знакомый "понтиак", припаркованный в тени здания в конце стоянки, но развернутый передом не в сторону мотеля, а к конторе. Машина стояла на том же месте, что и в прошлое воскресенье, в самое последнее посещение Вассаго "Голубых небес". За рулем его, сгорбившись, сидел мужчина, то ли спал, то ли просто коротал время, ожидая кого-то. Как и в прошлое воскресенье, его черты трудно было разглядеть в мареве тусклого света, отражавшегося в ветровом стекле его автомобиля.
