Она открыла ящик, пальцы ее сомкнулись на рукоятке пистолета.
За ее спиной он пришел в движение.
Она выхватила из ящика тяжелый браунинг и одним движением, обеими руками обхватив рукоятку и развернувшись на табурете, направила дуло прямо в грудь убийце. Она бы не удивилась, если бы не обнаружила его сзади, что только лишний раз подтвердило бы ее первое впечатление, что он – игра ее воспаленного воображения. Но он был там, успев сделать всего лишь один шаг от двери в ее сторону до того, как она направила на него пистолет.
– Не двигаться, тварь, – выдавила она хрипло.
Но не успела произнести эти слова, как он – то ли заметив в ней нерешительность, то ли ему просто-напросто было наплевать, выстрелит она в него или нет, – тотчас же отпрянул назад к двери и скрылся в коридоре.
– Стой, тебе говорят!
Но он испарился. Линдзи без колебаний, без каких бы то ни было угрызений совести расстреляла бы его в упор, но он отпрыгнул так быстро, как кошка, молнией взлетающая на дерево, и ее пуля угодила бы только в дверной косяк.
Громко призывая на помощь Хатча, она соскочила со своего табурета и бросилась к двери, за которой уже исчезал убийца, – ему оставалось убрать из комнаты только левую, обутую в черный ботинок ногу. Но на бегу внезапно остановилась, сообразив, что он мог никуда и не убежать, а остаться за дверью, выжидая момент, когда она сломя голову вылетит в коридор, и огреть ее сзади чем-нибудь тяжелым по голове, а затем сбросить через перила вниз. Но Регина! Нет, ждать нельзя. Он может схватить Регину. После секундного колебания она, подавив в себе страх, ринулась в коридор, не переставая звать на помощь Хатча.
Выскочив в коридор, справа от себя, в дальнем его конце, заметила, что убийца бежит к двери, тоже почему-то открытой, комнаты Регины. Но света в комнате не было, а ведь Регина должна была там сидеть за уроками. У Линдзи не было времени остановиться и как следует прицелиться. И она уже почти нажала на спуск, чтобы начать стрелять не целясь в надежде, что хоть одна из пуль достанет этого подонка. Но в комнате Регины было темно, и неизвестно, где находилась девочка. Линдзи боялась, что не попадет в убийцу, а случайно может пристрелить Регину, посылая в темноту через отворенную дверь пулю за пулей. Поэтому она не стала стрелять, побежала вдогонку за убийцей, но теперь уже выкрикивая имя Регины, а не Хатча.
Незнакомец скользнул в комнату девочки, захлопнул за собой дверь с такой силой, что в доме все задрожало. Секундой позже Линдзи, со всего маху ударившись о закрытую дверь, отлетела от нее прочь. Дверь была закрыта изнутри на запор. Вдруг до ее ушей донесся голос Хатча, звавшего ее, – слава богу, он жив, жив! – но она даже не повернулась, чтобы посмотреть, где он. Отойдя от двери, Линдзи изо всех сил пнула ее ногой, затем еще раз. Запор был слабеньким, он должен сломаться, но почему-то не поддавался.
Она собиралась снова ударить в дверь ногой, как вдруг из комнаты донесся голос убийцы. Голос этот был громким – но не крикливым – хладнокровным и угрожающим, не было в нем ни паники, ни страха, звучал он спокойно, размеренно и по-деловому сухо:
– Отойдите от двери, в противном случае за жизнь ребенка я не ручаюсь.
За несколько мгновений до того как Линдзи стала выкрикивать его имя, Хатч, сидя без света в "логове", обеими ладонями крепко стиснул "Артс Америкэн". Видение пронзило его мозг электрическим током, с шипением пробегающим по дуге, словно в руках у него был не журнал, а оголенный электрокабель под высоким напряжением.
Он увидел Линдзи со спины, сидящую у себя в студии на высоком табурете, занятую набрасыванием эскиза. Но это уже была не Линдзи. Она вдруг превратилась в другую женщину, более крупную, тоже видимую со спины, но сидящую не на табурете, а в кресле, в комнате совершенно незнакомого дома. В руках у нее были спицы. Яркая нить медленно вытягивалась из клубка шерсти, намотанного на барабан, установленный на маленьком столике рядом с креслом. Хатч почему-то думал о ней, как о своей "маме", хотя к его собственной матери эта женщина не имела никакого отношения. Он взглянул на свою правую руку с зажатым в ней ножом, огромным, уже обагренным кровью. Вот он стал приближаться к креслу. Уже рядом с ним. Она и не подозревает о его присутствии. Как Хатчу, ему хочется закричать и предупредить ее об опасности, но, как тот, у кого в руке нож и чьими глазами он сейчас оценивает происходящее, ему хочется искромсать ее на куски, вырвать ее сердце и тем самым завершить деяние, которое навеки освободит его душу. Вот он подходит вплотную к спинке кресла. Она до сих пор ни о чем не подозревает. Поднимает руку с ножом, высоко, еще выше. Резко опускает ее. Вопль ужаса. Снова удар. Она пытается привстать с кресла. Он забегает спереди, а в ощущении это выглядит как неожиданная смена кинокадров, когда все вдруг резко приходит в движение, напоминающее полет птицы или летучей мыши. Толкает ее обратно в кресло, снова бьет. Она поднимает руки, пытается закрыться ими от ножа. Он снова бьет. Еще раз. И вдруг, как в фильме, он снова позади нее, стоит в дверях, но она уже больше не его "мама", а снова Линдзи, сидящая за рисовальной доской в своей студии, протягивающая руку к шкафчику и выдвигающая верхний ящик. С нее его взгляд перемещается на окно. В нем его отражение – бледное лицо, черные волосы, солнцезащитные очки. Он понимает, что она заметила его. Она резко поворачивается на табурете, в руке ее пистолет, дуло которого смотрит ему прямо в грудь…
– Хатч!
Звук его имени, эхом прокатившийся по дому, разрушил видение. Вздрогнув, он вскочил на ноги, и журнал вылетел из рук.
– Хатч!
Выброшенная вперед рука безошибочно нашла рукоять браунинга, и он молнией вылетел из "логова". Когда бежал через переднюю и вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, неотрывно смотрел туда, откуда доносился голос Линдзи, пытаясь понять, что там происходит, как вдруг она перестала звать его и крикнула:
– Регина!
Господи, только не девочка, ну пожалуйста, Господи, только не девочка! Опрометью взлетев на верхнюю лестничную площадку, Хатч сначала принял было за выстрел грохот захлопывающейся двери. Но звуки эти были слишком характерными, чтобы их можно было спутать, и, взглянув в конец коридора, он увидел, как Линдзи, ударившись всем телом о дверь комнаты Регины, отлетела в сторону. Хатч рванулся к ней. Она ударила в дверь ногой, еще раз: затем в тот момент, когда он уже подбегал к ней, она вдруг отпрянула от двери.
– Дай-ка я, – крикнул он, рванувшись к двери.
– Нет! Он пригрозил, что убьет ее, если я не отойду от двери.
Хатч оторопело уставился на дверь, в буквальном смысле слова дрожа от негодования и досады. Затем ухватился за шарообразную дверную ручку и попытался ее повернуть. Она оказалась прижатой изнутри. Тогда он приставил дуло пистолета к основанию замка.
– Хатч, – жалобно простонала Линдзи, – он убьет ее.
Он вспомнил блондинку, убитую двумя выстрелами в упор, на ходу вылетевшую из машины и все катившуюся вслед за нею по шоссе, пока совсем не исчезла из виду в тумане. И несчастную мать, выпустившую из рук свое вязание, чтобы защититься ими от огромного ножа.
