Ни одна страна не выстоит в одиночку: такова истина интеграции. Фашизм – это ложь о том, что враг, которого назначил вождь, должен стать всеобщим врагом. И тогда политика начинается с сильных чувств и со лжи. Мир становится непредставимым, поскольку для контроля над страной вождю необходима враждебность вне ее границ. Фашист, говоря о людях, имеет в виду не всех, а некоторых людей – тех, кто в данный момент пользуется его расположением. Если закон государства признает правосубъектность граждан и иностранцев, то он должен признавать правосубъектность и зарубежных государств. И так же, как государству, существующему во времени, необходима преемственность, для существования в пространстве ему необходимо сплочение – в том или ином виде – с другими государствами.
Если нет истины, то нет и доверия, а в вакууме не рождается ровным счетом ничего. Новое возникает в социальной среде (будь то предприниматели или художники, активисты или музыканты), а возникновение групп, в свою очередь, требует взаимного доверия. В условиях же недоверия и изоляции воображение и энергичность ведут к паранойе и подозрительности, к лихорадочному повторению прежних ошибок. Мы рассуждаем о свободе ассоциаций, однако сами ассоциации и есть свобода: без них мы не в состоянии вновь обрести себя или бросить вызов правителям.
Связь равенства с истиной очень тесна. Если неравенство вопиюще, то для отверженных истины слишком много, а для избранных – слишком мало. Общение между гражданами основано на равенстве, но в отсутствие фактов равенство недостижимо. Личный опыт неравенства можно обосновать “предопределенностью” или “вечностью”, но коллективный опыт требует политики. Если мы не знаем точно, насколько несправедливо распределено мировое богатство и какая его доля укрыта от государства богачами, мы не будем знать, с чего начать.
Если мы воспринимаем историю такой, как она есть, то сознаем свое место в ней и понимаем, что именно мы можем изменить и как лучше это сделать. Мы прекратим бездумно двигаться от “предопределенности” к “вечности” и сойдем с пути к несвободе. Мы начинаем ответственную политику. Принять участие в ее формировании – значит заново увидеть мир. Усвоив добродетели, которые открывает нам история, мы станем творцами обновления, итог которого никто не в состоянии знать заранее.
Благодарности
Я часто думаю о тех историках, которые через десятилетия или даже столетия станут размышлять о времени, переживаемом нами сейчас. Что мы оставим после себя, что они смогут прочитать о нас? Да, “информация” в цифровом виде бесконечна, но знание – редкость, а мудрость непостоянна. Предполагаю, что отправной точкой для них станут сочинения (может быть, даже напечатанные на бумаге) честных журналистов, занимающихся расследованиями. Конечно, готовя книгу о совсем недавних событиях, я в огромной степени полагался на работы журналистов, принявших на себя риск понимания, и я посвящаю эту книгу им.
Когда я думал, что почти окончил книгу о современном положении России, Украины и Европы, я вдруг понял, что эта тема в гораздо большей степени имеет отношение к Британии и Америке, чем я полагал ранее. В изучении российских и украинских аспектов проблемы мне помогла исследовательская стипендия Карнеги. В 2013–2014 годах в венском Институте гуманитарных наук я учился у украинских и российских коллег, а также у директоров программы “Украина в европейском диалоге” Кейт Янгер и Татьяны Журженко. Я многим обязан общению с коллегами Кшиштофом Чижевским, Ярославом Грицаком и Леонидасом Донскисом в 2016 году в летней школе Borderland Foundation в Красногруде, в Польше. В конце 2016 года я написал политический памфлет “О тирании”
[13] и провел большую часть следующего года за обсуждением американской политики с американцами (одновременно пытаясь объяснить европейцам смысл происходящего в Америке и напомнить им о сущностном сходстве некоторых проблем). В этих спорах родились многие из разработанных здесь понятий. Между публикацией той и этой своих книг мне довелось часто выступать, поэтому перечислить все конференции, в которых я участвовал, я не в состоянии, но с готовностью признаю, что чужая целеустремленность будила и мою мысль. В этот насыщенный и сложный период мне очень повезло воспользоваться поддержкой литературного агента Тины Беннет и редактора Тима Даггана. Я начал работать над своей книгой в Вене, продолжил в Красногруде, а закончил в Нью-Хейвене, штат Коннектикут. К понятиям “предопределенности” и “вечности”, которые образуют концептуальный фундамент книги, я пришел, готовясь к дискуссии со студентами бакалавриата Йельского университета в рамках лекции, организованной Декленом Канкелом. Я благодарю руководство исторического факультета Йельского университета, Института мировой экономики и международных отношений им. Джексона, а также Макмиллановского центра международных исследований и регионоведения за идеальные условия для размышлений и творчества. Я смог закончить работу благодаря своему необыкновенному ассистенту Саре Силверстайн, помогавшей мне в последние три года. Я желаю Саре, продолжившей карьеру историка в Коннектикутском университете, счастья и успехов. В изысканиях мне помогали Тори Бернсайд-Клэпп, Макс Ландау, Джули Литон, Олы Морхед, Анастасия Новоторская, Дэвид Шимер и Мария Тетерюк. Мои друзья и коллеги (Дуэйн Беттс, Сьюзан Фербер, Йорг Хенсген, Дина Хапаева, Николай Копосов, Дэниел Марковиц, Павел Пененжек, Антон Шеховцов, Джейсон Стэнли, Владимир Тисмэнеану и Андреас Умланд) любезно прочитали рукопись. Оксана Михеева поделилась со мной транскриптами бесед с украинскими сепаратистами и российскими добровольцами, воюющими на востоке Украины. Максим Трудолюбов и Иван Крастев заставили меня задуматься о материале, который лег в основу глав 1 и 2. Пол Бушкович любезно поделился соображениями об истории смены власти в России, а Изабела Калиновская помогла увидеть связи классической и современной русской культуры. Наталия Гуменюк и Кристин Хедли Снайдер помогли мне увидеть связи между украинскими и американскими тревогами.
Я не стал бы историком и не написал эту книгу без помощи своего научного руководителя Ежи Едлицкого (1930–2018), умершего, когда я дописывал эти строки. Он пережил худшую из тираний XX века и стал примером восточноевропейского историографа, одновременно приверженного строгому анализу и имеющего этическую позицию. Он был одним из немногих людей, на кого совершенно не повлияла “политика предопределенности”. Меня глубоко печалит, что мы уже не сможем поговорить об этой книге в Варшаве, у него дома.
Мой долг перед Марси Шор велик и день ото дня растет. (В этом случае речь в основном идет о философском долге.)
Ответственность за эту книгу и допущенные в ней ошибки я беру на себя.
Примечания
Глава 1. 2011 год: индивидуализм или тоталитаризм?
23 “Вечность” восстает… Концепции “предопределенности” и “вечности” новы, представления о времени – нет. См.: Gumbrecht, Hans Ulrich Nach 1945. Berlin: Suhrkampf, 2012; Chapoutot, Johann L’historicité nazie // Vingtième Siècle, No. 117, 2013, 43–55; Koselleck, Reinhart Futures Past. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1985; Gluck, Mary Georg Lukács and His Generation, 1900–1918. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1991.
