Но самое интересное не в этом. Представьте себе, что все улитки движутся по строке одинаково, а полеты орлов – несравнимы. Я замечу первую букву и то, что у нее завитушка в другую сторону повернута, а иной человек упрется глазом во вторую букву и завитушку пропустит. Попросите его перечитать десять раз, двадцать, пятьдесят, и все равно не разглядит ошибки. Он ведь уже понял, что это за слово, потому и пролетает над ним не глядя.
Смею утверждать, что с фактами дела обстоят похожим образом. Следователь изучил протоколы, и у него в голове сложилась картинка: вот как все произошло. Картинку эту сморгнуть невыносимо сложно, а потому любые детали, которые в нее не укладываются, мозг отбрасывает за ненадобностью. В этом причина всех ошибок полицейских дознавателей. Пане Доминик годами мусолит кособокие строчки, а Голема поймать так и не сумел. Возможно, мне повезет больше. Свежий взгляд, свежие идеи…
Шелест бумаг.
Я шел за пражским Големом. Шаг за шагом. След в след, с трудом разбирая выцветшие чернила на старой бумаге. Постепенно вырисовывались очертания преступника. Невероятно сильный. Среди его жертв, судя по описанию, попадались настоящие богатыри, но отбиться никто не сумел. Бесстрашный. Убийца часто бродил по крышам, взбирался по водосточным трубам на верхние этажи, выпрыгивал из окна за секунду до появления случайных свидетелей. Хитрый. Он подолгу следил за теми, кого приговорил к смерти, выжидал момент, когда люди станут уязвимее, часто душил пьяных или принявших снотворных капель. Не ведающий жалости.
Разделив с убийцей все прежние преступления, я, пожалуй, смог бы предсказать следующее. Беда в том, что я не видел его лица. Только черную спину…
Шелест бумаг. Голос «Куда прикажете?»
Из архива приносили все новые папки, вскоре весь стол утонул в бумагах. Надо бы прерваться ненадолго и размять ноги. Я решил наведаться в русское посольство, к князю Салтыкову, чтобы уточнить несколько важных деталей.
Шум городских улиц.
Путь пролегал по кривым улочкам, в том числе и по Анненской. Здесь навстречу мне выкатилась похоронная телега. На подстилке из прелой соломы стоял грубо сколоченный гроб, а в нем… В нем лежали, обнявшись, две сестрички. Эльжбета и Мартина. Их лица были безмятежны, а в волосы чья-то заботливая рука вплела полевые цветы.
За телегой шли полдюжины соседок и мальчишка лет десяти. Никто не голосил, не причитал, не оплакивал убитых. Мальчик хранил суровое молчание и старался держаться чуть в стороне, чтобы не слышать шепота старых сплетниц. А те судачили, что Голем душит лишь совсем уж падших грешников, и наперебой перечисляли, за что барышням выпала столь суровая кара.
Кучер хлестнул седую лошадь, она всхрапнула и пошла чуть быстрее. Старухи, пыхтя и охая, поспешили за телегой. Я отстал, хотя мог бы легко обогнать эту унылую процессию. Мне требовалось время, чтобы обдумать неожиданную мысль. Эти люди привыкли воспринимать глиняное чудовище, как мерило справедливости. Вся Прага верит в то, что Голем не ошибается. Но что, если это не так?
Сцена вторая
Дневная Прага. МАРМЕЛАДОВ идет по улице.
МАРМЕЛАДОВ (рассказывает). От князя я вышел в шестом часу и поспешил в полицейский участок. Не дошел самую малость, меня окликнули из пивной на углу. В открытом окне я увидел пане Доминика, который с жадностью глотал темное пиво из огромной кружки. В Москве такой хватило бы на троих выпивох, но здешние обычаи запрещают делиться пивом или отхлебывать у соседа.
Окликнул меня помощник следователя. Он уже расправился с тремя копчеными колбасками, судя по хвостикам на тарелке, и облизывался на ледяной кувшин с квасничаком, но при начальнике осмелился пить только воду.
ВОРЖИШЕК (радушно). Пане Родион! Вы обедали? Присоединяйтесь к нам.
МАРМЕЛАДОВ (подходя к окну со стороны улицы). Благодарю, но я недавно из-за стола. У князя Салтыкова кормят просто на убой. Потому я не стал звать извозчика, а устроил небольшой променад.
ВОРЖИШЕК (недоверчиво). Променад? Это что же за штука такая?
КУЧЕРА (одергивает). Темнота! Променад – это когда гуляют для удовольствия.
ВОРЖИШЕК (удивленно). Гулять для удовольствия? Это кому же охота? Для удовольствия лучше посидеть в мягком кресле, а еще лучше – на перине полежать. Мы сегодня нагулялись, пане Родион, сил нет. Устали, зверски проголодались, вот и осели здесь (понизив голос) К тому же пане Доминик не желает возвращаться в полицейское управление без результата.
МАРМЕЛАДОВ (с интересом). А вы ничего не нашли?
ВОРЖИШЕК (сокрушенно). Ни следочка. Хотя в болота залезали чуть не по пояс…
МАРМЕЛАДОВ (с возрастающим интересом). Все места успели осмотреть?
ВОРЖИШЕК (со вздохом). Осталось наведаться в Коломанову падь. Это недалеко, сразу после ужина отправимся.
МАРМЕЛАДОВ (азартно). Я поеду с вами.
КУЧЕРА (вытирая пену с усов). Ну, если утонуть в трясине не боитесь.
МАРМЕЛАДОВ (с ухмылкой). Это не страшнее, чем тонуть в ворохе пыльных бумаг.
ВОРЖИШЕК (радостно). Едемте, пане Родион. В три пары глаз мы куда больше углядеть сможем.
МАРМЕЛАДОВ (настороженно). В три пары? А как же две дюжины полицейских, что сопровождали вас целый день?
КУЧЕРА (снисходительно). Зря проездили. То ли соврал гончар, то ли дожди слишком сильные выпали. Нет следов. Мы и в Коломанову падь поедем лишь для очистки совести. А совесть моя будет куда спокойнее, если все эти полицейские останутся в Праге и выйдут на улицы с наступлением сумерек. Здесь они нужнее, чтобы гонять настоящих бандитов, а не мифического Голема.
МАРМЕЛАДОВ (с ухмылкой). Вы что же, пане Доминик, разуверились в реальности убийцы?
КУЧЕРА (все так же снисходительно). Отнюдь, пане Родион. Он так же реален, как вы или я, но не представляет опасности для честных горожан. В отличие от грабителей, насильников и прочего сброда, с которыми наши доблестные полицейские сражаются каждую ночь. (к Воржишеку) Томаш, захвати фонари. Мы вряд ли успеем засветло обернуться… Распорядись, чтобы карету подали через полчаса к моему дому. Пойдемте, пане Родион, это в двух шагах. Подберем вам плащ с капюшоном или шинель теплую. Гроза приближается, а вы в куцем сюртучке…
МАРМЕЛАДОВ (рассказывает). Осмотреть болота до темноты мы не успели. Прав был пане Доминик, велевший своему помощнику заправить маслом сразу шесть фонарей. Каждый из нас взял по два. Тайник с жестяной задвижкой я повесил на пояс, а в руках нес обычный светильник, одно из квадратных стекол треснуло, но еще держалось. В этих местах опасно бродить после заката, повсюду из земли торчат корни дубов, которые так и норовят свалить с ног заблудившегося путника. А мы, похоже, заблудились.
