Перед ним, за дальним концом моста, красный сигнал сменился зеленым. Поток машин двинулся.
Марти принялась рассказывать о призрачном насильнике, посещающем Сьюзен.
До сих пор Дасти был взволнован. Ему было страшно. А теперь на его сердце легло иное чувство, хуже, чем волнение или страх.
Порой, когда он пробуждался в темной пропасти ночи и лежал, прислушиваясь к милому, чуть слышному дыханию Марти, смертный страх — более ужасный, чем простая боязнь, — охватывал его существо. Если ему случалось выпить за обедом слишком много вина, съесть слишком много сливочного соуса и, возможно, лишний зубчик чеснока, в его мыслях воцарялась такая же неустроенность, как и в желудке, и он воспринимал тишину предутреннего мира, не видя по своему обыкновению красоты в неподвижности, не слыша в ней мира, а улавливая вместо всего этого угрозу пустоты. Несмотря на веру, которая была его опорой на протяжении большей части жизни, в эти безмолвные ночи его сердце точил червь сомнения, и он задавал себе вопрос: не может ли быть так, что та жизнь, которую они проживут вместе с Марти, окажется единственной, и помимо нее не будет ничего, кроме темноты, в которой не сохраняется никакой памяти, которая пуста настолько, что в ней нет даже одиночества? Его не устраивала жизнь, «доколе смерть нас не разлучит», он не желал соглашаться ни на что, кроме вечности, и когда исполненный отчаяния внутренний голос говорил, что вечность — это обман, он каждый раз протягивал руку, чтобы во мраке прикоснуться к спящей Марти. Ему нужно было не разбудить ее, а лишь почувствовать то, что в ней неизменно присутствовало и что он мог воспринять даже при самом легком прикосновении: ее врожденное милосердие, ее бессмертие и обетование его собственного бессмертия.
И теперь, когда он слушал, как Марти пересказывает ему историю Сьюзен, Дасти вновь обратился в яблоко, подтачиваемое червем сомнения. Все, что происходило с каждым из них, казалось нереальным, бессмысленным, всплеском того хаоса, что лежит в основе жизни. К этому ощущению добавилась мысль, что конец, когда он наступит, будет только концом, а не явится одновременно началом, и еще он ощущал, что дело быстро движется к жестокой и зверской смерти, навстречу которой они мчатся вслепую.
Когда Марти закончила рассказ, Дасти вручил ей свой сотовый телефон.
— Набери номер Сьюзен еще раз.
Она нажала на кнопки. В трубке раз за разом раздавался гудок. Еще и еще.
— Знаешь что, давай заедем и спросим у тех пенсионеров, что живут внизу, не знают ли они, куда она ушла, — предложила Марти. — Это недалеко.
— Нас ждет Нед. Как только я заберу то, что он для меня добыл, мы поедем к Сьюзен. Но я полностью уверен, что это не Эрик. Он не станет, да и не сможет пробираться туда по ночам.
— К тому же, кто бы это ни творил с нею, это один из них. После того что случилось с тобой, со мной, со Скитом, в этом не может быть никаких сомнений.
— Да. А Эрик, черт побери, советник по инвестициям, ходячий компьютер, но не волшебник, не властитель умов.
Марти еще раз набрала номер Сьюзен. Она крепко прижала трубку к уху, словно это могло помочь дозвониться. Ее лицо напряглось от нетерпеливого желания услышать ответ.
ГЛАВА 53
«Чеви-Камаро» 1982 года был гордостью Неда Мазервелла: некрашеный, зато покрытый периодически обновляемым слоем грунтовки, потрепанный, но оснащенный изысканными фарами и разукрашенный яркими наклейками повсюду, не считая разве что пары толстых хромированных выхлопных труб. Машина стояла в юго-восточном углу стоянки торгового центра, как раз там, где они договорились встретиться, и, глядя на нее, можно было подумать, что это средство передвижения дожидается ушедших на дело гангстеров, чтобы увезти их с места преступления.
Дасти нашел место через две машины от Неда. Мазервелл вылез из «Камаро», и хотя его автомобиль ни по одному из параметров не подходил под определение «микролитражный», казалось, что Нед ну никак не может поместиться в нем. Запирая дверь, он низко склонился над своим приземистым автомобильчиком. Хотя день был прохладным и уже клонился к вечеру, Нед был, как обычно, одет лишь в легкие белые брюки и белую же футболку. Глядя на него, казалось, что если с «Камаро» что-нибудь случится, то он легко донесет его до гаража на спине.
Деревья, окружавшие стоянку, раскачивались на ветру, над тротуарами взлетали смерчики пыли и мусора, но набиравшая силу буря, судя по всему, совершенно не затрагивала Неда. Точнее, он ее просто не замечал.
Когда Дасти опустил свое окно, Нед взглянул мимо него, улыбнулся и сказал:
— Привет, Марти.
— Привет, Нед.
— Я слышал, что ты не совсем здорова. Сочувствую.
— Ничего, говорят, выживу.
Во время телефонного звонка из приемной Аримана Дасти сказал, что Марти заболела, чувствует себя слишком плохо для того, чтобы пойти в аптеку или книжный магазин, и что ему не хотелось бы оставлять ее одну в автомобиле.
— У нас достаточно тяжелая работа для этого парня, — сообщил Нед Марти, — так что я представляю себе, как ты должна уставать от жизни с ним. Босс, я совершенно не хочу тебя обидеть.
— А я и не обижаюсь.
Нед сунул в окно пакет с рекламой аптеки. В нем был тот самый валиум, который доктор Клостерман утром заказал для Марти по телефону. За ним последовал пакет побольше, из книжного магазина.
— Если бы ты спросил меня сегодня утром, что такое хокку, — сказал Нед, — то я ответил бы, что это какое-то боевое искусство, вроде таэквандо. А это всего-навсего обрезанные стихи.
— Обрезанные? — недоуменно переспросил Дасти, заглядывая в пакет.
— Вроде моего автомобиля, — пояснил Нед, — укороченные, упрощенные. Они какие-то чересчур сдержанные. Я купил книжку и для себя.
В пакете Дасти обнаружил семь сборников хокку.
— Так много!
— У них этим добром забита целая большая полка, — ответил Нед. — Пожалуй, что и многовато для таких малюток, как хокку.
— Завтра я выпишу тебе чек за все эти покупки.
— Можешь не торопиться. Я покупал по кредитной карточке. Там осталось еще достаточно.
Дасти через окно передал Неду принадлежавший Марти ключ от дома.
— Ты уверен, что у тебя хватит времени, чтобы позаботиться о Валете?
— Времени хватит. Но я плохо знаю собак.
— Да тут, в общем-то, и знать ничего не нужно. — Дасти рассказал, где лежат пакеты с сухим кормом. — Дай ему две кружки. После этого он будет ждать прогулки, но ты просто выпусти его еще раз на задний двор минут на десять, и он сделает все, что положено.
— А ничего, что он останется в доме один?
— Пока у него будет полная миска воды и негромко включенный телевизор, он будет счастлив.
— Моя матушка — кошатница, — сообщил Нед. — Не Женщина-кошка, вроде той, что с Бэтменом, Человеком-летучей-мышью, нет, но у нее дома всегда живет кисочка.
