Марти и Дасти, находясь в Нью-Мексико, не представляли для него непосредственной опасности. И по возвращении они тоже не должны были стать опасными — конечно, если ему удастся подойти к ним на достаточно близкое расстояние и произнести имена «Шоу, Нарвилли», которые активизируют заложенные в объектах программы.
Со Скитом все обстояло по-другому. Его поврежденные наркотиками дырявые мозги, судя по всему, не были в состоянии удержать в себе существенные детали управлявшей им программы без периодической перезарядки. Если этому гнусному тщедушному наркоману в тухлую голову придет мысль преследовать Аримана, то он может не сразу подчиниться «доктору Ену Ло» и оказаться в состоянии воспользоваться ножом, пистолетом или еще неведомо каким оружием, которое у него случится.
Двубортный серый в полоску костюм доктора был сшит не кем-нибудь, а самим Эрменгильдо Зегной, который чрезвычайно изящно скроил его по самому модному образцу. Обязательно нужно принять федеральный закон против искажения линий одежды путем ношения под ней наплечной кобуры. К счастью, доктор, всегда предусмотрительный, уже давно обзавелся кобурой, изготовленной вручную из чрезвычайно мягкой кожи, которая располагалась так глубоко под рукой и так уютно прилегала к телу, что даже моднейшие портные Италии оказались бы бессильны заметить оружие.
К тому же избежать появления неприятной выпуклости помогало еще и то, что оружие представляло собой компактный полуавтоматический пистолет «Таурус РТ-111 миллениум» с откидной рукоятью. Маленький, но весьма мощный.
После проведенной в хлопотах ночи доктор спал допоздна. Теперь это было возможно, так как у него не было постоянного в последние месяцы утреннего приема по четвергам: Сьюзен Джэггер была бесповоротно мертва. Не имея никаких занятий до самого ленча, он с огромным удовольствием посетил свой любимый магазин антикварной игрушки, где купил всего за 3250 долларов марксовский игровой набор «Додж-сити в пороховом дыму» в совершенно идеальном состоянии и литой автомобильчик Джонни Лайтнинга «Кастом-Феррари» — всего за 115 долларов.
По магазину бродили, болтая с продавцами, еще несколько клиентов, и доктор Ариман развлекался про себя, представляя, как они удивятся, если он вытащит пистолет и без всякой причины продырявит им животы. Конечно, он не стал делать этого, потому что был доволен своими покупками и хотел, чтобы хозяин магазина чувствовал себя с ним спокойно, когда он вновь придет сюда, чтобы приобрести очередное сокровище.
* * *
Кухня была полна благоухания пекущегося в духовке маисового хлеба, а из большого чугунного котла, стоявшего на плите, исходил аппетитный аромат тушеных перцев.
Зина позвонила мужу на работу. Они держали картинную галерею на Каньон-роуд. Услышав, зачем явились гости, он примчался домой уже через десять минут.
Пока они ожидали хозяина, Зина подала на стол большие красные глиняные чашки с крепким кофе, сдобренным корицей, и домашнее печенье, посыпанное обжаренными орешками пинии.
Тут приехал Чейз. Глядя на него, казалось, что он должен зарабатывать себе на жизнь не демонстрацией живописи, а работая ковбоем на ранчо: он был высок ростом, долговяз, со взъерошенными соломенно-желтыми волосами и опаленным ветром и солнцем красивым лицом. Он был одним из тех людей, которые, лишь войдя в конюшню, сразу же завоевывают доверие лошадей и которых те приветствуют негромким приветливым ржанием, к которым тянутся из дверей денников, чтобы ласково фыркнуть в плечо. Говорил он негромко, но четко произнося каждое слово.
— И что же сотворил Ариман с вами и вашими близкими? — спросил он, усевшись за стол в кухне.
Марти рассказала ему историю Сьюзен. Постоянно усиливающаяся агорафобия, догадки о часто повторяющемся сексуальном насилии. Внезапное самоубийство.
— Он каким-то образом заставил ее поступить так, — твердо сказал Чейз Глисон. — Я верю во все это. Полностью верю. И вы проделали весь этот путь из-за вашей подруги?
— Да. Моей самой дорогой подруги. — Марти не видела оснований выкладывать все до конца.
— Прошло более девятнадцати лет, — сказал Чейз, — с тех пор как он погубил мою семью, десять с лишним — как он уволок свою мерзкую задницу прочь из Санта-Фе. Сначала я надеялся, что он умер. Но потом он стал издавать книги и получил известность.
— Вы не будете против, если мы запишем на пленку то, что вы нам расскажете? — спросил Дасти.
— Нет, нисколько. Но что я могу сказать?… Черт возьми, я уже, наверно, сотню раз пересказывал все это копам, различным районным прокурорам, сменившимся за эти годы, что даже странно, как это морда у меня не посинела, как шкура голубого койота. Никто не желал слушать меня. Ну, а если кто-то когда-то и слушал и даже считал, что я могу говорить правду, тогда его навещали какие-нибудь приятели тех больших шишек, с которыми Ариман водит дружбу, проповедовали ему какую-то новую религию, после чего он понимал, как ему чертовски повезло, что он только намеревался поверить в то, что я рассказывал о своих матери и отце.
Пока Чейз Глисон говорил, а Марти и Дасти записывали его слова на диктофон, Зина взгромоздилась на высокий табурет перед мольбертом около простого кирпичного камина; она рисовала карандашный натюрморт, которой еще до их прихода установила на краю того же самого простого соснового стола, на котором располагались и чашки с кофе. Это были пять предметов индейской керамической посуды необычных форм, в том числе двугорлый свадебный кувшин.
Суть истории Чейза почти ничем не отличалась от информации, содержавшейся в газетных вырезках, собранных Роем Клостерманом в досье. Тереза и Карл Глисон в течение нескольких лет с успехом содержали небольшой детский сад-школу для малышей, носившую название «Зайчик», пока их самих и еще троих служащих не обвинили в сексуальных приставаниях к детям обоего пола. Как и в происшедшем спустя много лет случае со школой Орнуолов в Лагуна-Бич, Ариман, как предполагалось, со всей возможной осторожностью проводил официальную психиатрическую экспертизу. Он беседовал с детьми, применяя порой технику гипнотической регрессии, и нашел многочисленные подтверждения первоначальных обвинений.
— Все это представляло собой кучу сплошного вздора, мистер Родс, — сказал Чейз Глисон. — Мои старики были лучшими на свете людьми из всех, кого вы когда-либо могли встретить.
— Терри, мать Чейза, скорее сама отрубила бы себе руку, если бы она пошевелилась, чтобы причинить малейший вред ребенку, — добавила Зина.
— Папа был таким же, — сказал Чейз. — Кроме того, он очень редко бывал в «Зайчике». Только чтобы время от времени сделать какой-нибудь ремонт — он был мастером на все руки. Школа была делом моей матери. Отец владел половиной предприятия по продаже автомобилей и был постоянно занят там. Большинство жителей города так и не поверили ни в единое слово из всего этого бреда.
— Но были и такие, кто поверил, — мрачно добавила Зина.
— О, — воскликнул Чейз, — всегда найдутся люди, которые поверят во что угодно о ком угодно. Стоит нашептать им на ухо, что, поскольку Иисус во время Тайной Вечери пил вино, значит, он был алкоголиком, и они примутся утверждать это на всех углах и клясться в этом спасением своих душ. Большинство считало, что это не могло быть правдой, и без вещественных доказательств их ни в коем случае не осудили бы. Но когда Валерия-Мария Падильо покончила с собой…
