— А ваша мать еще жива? — спросил Дасти.
Чейз помотал головой.
— Три женщины из школы — прекрасные люди — все они отбыли по четыре года. А мою маму освободили через пять — и сразу же после того, как она оказалась на свободе, у нее обнаружился рак.
— Согласно официальному заключению, она умерла от рака, но на самом деле ее убил позор, — сказала Зина. — Терри была прекрасной женщиной, доброй женщиной и гордой. Она не сделала ничего плохого, ничего, но ее терзал позор — ведь люди думали, что она виновна. Она жила с нами, но это продолжалось недолго. Школа была закрыта, Карл лишился своей доли в предприятии. Все сбережения сожрали счета адвокатов. Мы лишились всего и с трудом набрали денег на ее похороны. Она мертва уже тринадцать лет. А для меня все это случилось все равно что вчера.
— А как же вы живете здесь теперь? — спросил Дасти. Зина и Чейз посмотрели друг на друга; потребовались бы целые тома, чтобы описать то, что скрывалось в этих мимолетных взглядах.
— Намного лучше, чем могло бы быть, — ответил Чейз. — Еще остались люди, которые до сих пор верят в обвинения, предъявленные моим родителям, но после убийства Пасторе их стало гораздо меньше. И некоторые из малышей, посещавших «Зайчик»… Они в конце концов отреклись от своих показаний.
— После того как прошло десять лет, — добавила Зина. В этот момент ее глаза казались чернее, чем антрацит, а их взгляд был тяжелее железа.
— Возможно, для того чтобы ложные воспоминания стали разрушаться, требуется десять лет, — вздохнул Чейз. — Я не знаю.
— А на протяжении всего этого времени вы никогда не думали о том, чтобы собраться и уехать из Санта-Фе? — отважилась спросить Марти.
— Мы любим Санта-Фе, — ответил Чейз. Казалось, в эти простые слова он вложил всю свою душу.
— Это лучшее место на земле, — согласилась Зина. — А кроме того, если бы мы уехали, то обязательно нашлось бы несколько человек, которые принялись бы кричать, что дыма без огня не бывает и что своим отъездом мы, дескать, подтвердили, что все обвинения были истинными, а удрали, чтобы скрыться от позора.
Чейз кивнул.
— Но таких лишь несколько человек.
— Да будь всего один такой, — возразила Зина, — я и то не доставила бы ему удовольствие, уехав отсюда.
Руки Зины лежали на столе, и Чейз накрыл их обе своей огромной ладонью.
— Мистер Родс, если вы считаете, что это может вам помочь… Я полностью уверен, что некоторые из детей, учившихся в «Зайчике», те, кто отказался от своих показаний, не откажутся поговорить с вами. Они приходили к нам. Они просили прощения. Они неплохие люди. Их использовали. Я думаю, что они захотят помочь.
— Если вам удастся это устроить, — ответил Дасти, — то мы посвятим этому завтрашний день. А сегодня, пока светло и не пошел снег, мы хотели бы поехать на ранчо Пасторе.
Чейз отодвинулся вместе со стулом от стола и встал. Он оказался еще выше ростом, чем на первый взгляд.
— Вы знаете дорогу?
— У нас есть карта, — ответил Дасти.
— Пожалуй, я провожу вас до середины, — предложил Чейз, — потому что именно на полпути к ранчо Пасторе находится кое-что, что вам стоит увидеть. Институт «Беллона Токлэнда».
— А что это такое?
— Трудно сказать. Он находится там уже двадцать пять лет. Если у Марка Аримана есть друзья, то вы найдете их именно там.
Зина, не надев ни куртки, ни свитера, вышла с ними на улицу.
Пинии перед домом были все так же неподвижны и этим напоминали бутафорские деревья в диораме, спрятанные под стеклом. Скрип железных петель ворот был единственным звуком, нарушившим тишину зимнего дня, как будто в городе не осталось ни души, как будто Санта-Фе был призрачным кораблем в песчаном море.
По улицам не ездили машины. Не бродили кошки. Не летали птицы. На мир навалилась неизмеримая тяжесть неподвижности.
«Линкольн-Навигатор» Чейза стоял перед домом.
— Скажите, — обратился Дасти к Чейзу, указывая на автофургон, приткнувшийся к противоположной стороне улицы, — это машина кого-нибудь из ваших соседей?
Чейз взглянул, мотнул головой.
— Пожалуй, нет. А в чем дело?
— Да ни в чем. Просто приятная на вид машина.
— Что-то будет, — сказала Зина, пристально глядя в небо.
В первый момент Марти подумала, что она говорит о снегопаде, но он, судя по всему, не должен был начаться так скоро.
Небо было скорее белым, а не серым. Если по нему и проплывали снеговые тучи, то их движение было внутренним, скрытым за бледной кожей, которой они закрывались от земного мира.
— Что-то нехорошее. — Зина взяла Марти за локоть. — Я иногда могу предчувствовать. Это наследство апачей. Кровь воинов чувствует приближение насилия. Будьте осторожны, Марти Родс.
— Мы постараемся.
— Жаль, что вы не живете в Санта-Фе.
— Жаль, что вы не живете в Калифорнии.
— Мир так велик, а все мы так малы, — сказала Зина, и женщины снова обнялись.
Марти села за руль. Выезжая на улицу вслед за «Навигатором» Чейза, она взглянула на Дасти.
— Что ты говорил насчет фургона?
— Мне показалось, что уже видел его, — ответил он, повернувшись всем телом и вглядываясь в заднее стекло.
— Где?
— Около торгового центра, где мы покупали диктофон.
— Он едет за нами?
— Нет.
Они сделали правый поворот, проехали три квартала.
— А сейчас?
— Нет. Надеюсь, что я ошибся.
ГЛАВА 65
В Калифорнии, находившейся в следующем часовом поясе на запад от Санта-Фе, Марк Ариман в одиночестве вкушал ленч за двухместным столиком в элегантном бистро на Лагуна-Бич. Слева от него разворачивалась великолепная перспектива Тихого океана, справа поглощала пищу толпа в целом хорошо одетых и обеспеченных людей.
Но не все было идеально. Сидевший через два столика от него джентльмен за тридцать — понятие «за» в данном случае следовало растянуть до крайних пределов — время от времени разражался взрывами ревущего смеха, столь резкими и продолжительными, что все ослы к западу от Пекоса наверняка каждый раз удивленно настораживали уши. Женщина за следующим столиком, типичная бабушка, носила абсурдную горчично-желтую шляпу колпаком. Шесть женщин помоложе в дальнем углу зала неприятно хихикали. Официант принес не ту закуску, а потом утомительно долго не возвращался с другим блюдом.
Однако доктор не стал убивать никого из них. Истинному игроку, такому, как он, примитивное веселье стрельбы не могло принести достаточно большого удовольствия. Бессмысленная пальба годилась для душевнобольных, для безнадежных глупцов, для заслушавшихся рэпа до одури подростков с гипертрофированным чувством собственного достоинства и безо всякой самодисциплины, для политических фанатиков, желавших переделать мир ко вторнику. Кроме того, его миниатюрный 9-миллиметровый пистолет имел двухрядную обойму, куда входило только десять патронов.
