Она улыбнулась и помотала головой.
— Нет. Единственная болтушка здесь — это я. Мне кажется… Я чувствую себя так, словно допустила какую-то большую промашку.
— Нет, нет, нет. — Он успокаивающим жестом положил руку на плечо Марти. — Миссис Родс, я не в состоянии выразить, насколько велика ваша роль в восстановлении психики Сьюзен. Ваше влияние на ее мысли куда сильнее, чем я могу надеяться достичь. Вы ни в коем случае не должны стесняться высказывать мне ваши вопросы и сомнения. Ваша забота о Сьюзен — это скала, на которой она держится.
Голос Марти окреп.
— Мы дружим с детства, большую часть жизни. Я так люблю ее… Я не могла бы любить ее сильнее, даже если бы она была моей сестрой.
— Именно об этом я и говорю. Любовь может сделать гораздо больше, чем терапия, миссис Родс. Не у каждого пациента есть кто-то любящий его вроде вас. Сьюзен так повезло в этом отношении.
Глаза Марти затуманились.
— Она кажется такой потерянной, — тихо проговорила она. Рука психотерапевта слегка пожала ей плечо.
— Она найдет себя. Поверьте мне.
Она верила ему. И действительно, он настолько успокоил ее, что она чуть не заговорила о своих собственных треволнениях, которые обрушились на нее этим утром: тень, зеркало, меццалуна, зазубренный край автомобильного ключа…
Сьюзен в кабинете ожидала начала сеанса психотерапии. Это время принадлежало ей, а не Марти.
— Вы хотели спросить о чем-то еще? — поинтересовался доктор Ариман.
— Нет, теперь все в порядке, — ответила она, поднимаясь с кресла. — Спасибо. Большое вам спасибо, доктор.
— Верьте в успех, миссис Родс.
— Я верю.
Улыбнувшись, он одобрительно поднял большой палец, вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.
Марти прошла по узкому коридорчику в другое помещение, где стояли шкафы с историями болезней. Это комната была меньше первой приемной, но была выдержана в том же стиле.
Здесь, так же как и в большой приемной, одна дверь вела в кабинет доктора Аримана, а другая открывалась в коридор. Наличие двух выходов из кабинета гарантировало, что пришедшие на прием пациенты и их спутники, если таковые окажутся, не столкнутся с пациентами, уходящими после сеанса, обеспечивая таким образом посетителям психотерапевта сохранение тайны их визитов.
Марти повесила плащи на вешалку, находившуюся на стене подле выхода.
Чтобы скоротать время, она принесла с собой небольшую книжку, триллер, но была не в состоянии сосредоточиться на сюжете. Ни одна из жутких вещей, происходивших в романе, не волновала ее так, как реальные события этого утра.
Вскоре Дженнифер, секретарь доктора, принесла чашечку кофе — черного, без сахара, как любила Марти, — и шоколадный бисквит.
— Я не стала спрашивать вас, хотите ли вы чего-нибудь покрепче, а просто решила, что в такой день кофе будет в самый раз.
— Вы совершенно правы, Дженни. Спасибо.
Когда Марти впервые пришла сюда вместе со Сьюзен, то была удивлена принятой здесь ненавязчивой любезностью. Не имея никакого опыта общения с психиатрами, она все же была уверена, что такая вдумчивая забота не является обязательным атрибутом этой профессии, и до сих пор пребывала в очаровании от царившей здесь атмосферы.
Кофе был крепким, но не горьким. Бисквит был превосходным; следовало спросить у Дженнифер, где она его купила.
Смешно — одно хорошее печенье может внести спокойствие в мысли и умиротворить мятущуюся душу.
Спустя некоторое время она смогла вчитаться в книгу. Язык оказался хорошим, сюжет — интересным, а персонажи — яркими и живыми. Роман ей по-настоящему понравился.
Вторая комната для посетителей очень хорошо подходила для чтения. Тихая. Без окон. Без раздражающего музыкального фона. Ничего не отвлекало.
Одним из действующих лиц романа был доктор, любитель хокку, традиционных японских трехстиший. Высокий, красивый, наделенный сладким голосом, он, стоя у огромного окна и глядя на шторм, декламировал хокку:
Ветер швыряет в лицо запах сосновой смолы.
Дождь, порвав занавеску,
Говорит сам с собой.
Марти решила, что эти стихи прекрасны. И эти краткие строчки совершенно точно передавали настроение, возникавшее при виде январского дождя, хлеставшего по побережью за окном. Прекрасны оба — и зрелище шторма, и хокку.
Тем не менее хокку потревожило ее. Оно оказалось навязчивым. За прекрасными образами скрывалось зловещее намерение. Внезапно на Марти нахлынуло с трудом осознаваемое беспокойство, ощущение того, что все вокруг на самом деле не такое, каким кажется.
Что со мною происходит?
Марти почувствовала, что теряет ориентацию. Она вдруг обнаружила, что стоит, хотя совершенно не помнила, как поднялась с кресла. И, ради бога, что она здесь делает?
— Что со мною происходит? — На сей раз она задала этот вопрос вслух. Потом она закрыла глаза, так как ей нужно было расслабиться. Ей нужно расслабиться. Расслабиться. Верьте…
Постепенно к ней возвращалось самообладание.
Она решила провести оставшееся время за книгой. Книги — это хорошее лекарство. В книге можно затеряться, забыть свои неприятности, свои страхи. А эта книга особенно хорошо годилась для того, чтобы укрыться от действительности.
ГЛАВА 10
Единственная свободная комната в «Новой жизни» находилась на втором этаже; оттуда открывался прекрасный вид на хорошо ухоженный сад вокруг лечебницы. Королевские пальмы и папоротники бились на ветру, а по клумбе кроваво-красных цикламенов пробегали волны.
Капли дождя били в стекло с такой силой, что можно было подумать, что идет град, хотя Дасти и не видел подскакивающих ледяных бусинок.
Его одежда уже почти высохла. Скит сидел в кресле, обитом синим твидом, и бесцельно листал древний номер «Тайм».
Комната больше походила на частное жилище, чем на обитель временных постояльцев. Единственная кровать была накрыта покрывалом в желтую и зеленую клетку. Тумбочка, отделанная светлым несгораемым пластиком под буковое дерево, и такой же небольшой гардероб. Почти белые стены, ярко-оранжевые занавески, изжелта-зеленый ковер. Когда мы отправимся ко всем чертям, дизайнеров, которые разрабатывали это помещение, призовут отделывать подобные квартиры для вечной жизни.
За приоткрытой дверью находилась ванная; можно было разглядеть тесную, как телефонная будка, душевую кабину.
В углу зеркала, укрепленного над раковиной, был наклеен красный ярлык — «ЗАКАЛЕННОЕ СТЕКЛО». Разбитое, оно рассыпалось в мелкие Крошки, не образуя острых осколков, которыми можно было бы перерезать себе вены.
Хотя помещение выглядело вполне скромно, пребывание в нем стоило изрядных денег, так как качество ухода в «Новой жизни» находилось на куда более высоком уровне, чем меблировка. В медицинской страховке Скита, естественно, не было формулировки «я-был-дураком-и-разрушал-свое-здоровье-и-теперь-мне-нужно-поставить-мозги-на-место». Поэтому Дасти уже выписал чек за проживание и питание в течение четырех недель и подписал обязательство оплатить услуги психотерапевтов, врачей, адвокатов и медицинских сестер в зависимости от того, сколько их потребуется.
