Марти всегда производила впечатление сильной и стойкой, так что Дасти никогда не волновался по поводу того, как могла бы сложиться ее судьба в случае его безвременной смерти, например, во время работы на какой-нибудь крутой и высокой крыше. А теперь он волновался, и это волнение казалось ему оскорблением Марти, словно он жалел ее, а этого он не делал, просто не мог. Она оставалась слишком самой собой, Марти, для того чтобы вызывать жалость. И все же теперь она казалась тревожно уязвимой: эта изящная шея, эти нежные плечи, эта ложбинка вдоль спины и скрытый под ней хрупкий позвоночник… Дасти боялся за эту дорогую ему женщину до такой степени, какой никогда даже не мог себе представить.
Как однажды выразился великий философ Скит, любовь тяжела.
* * *
В кухне произошло нечто странное. Вообще-то странным было все, что происходило на кухне, но самым странным из всех оказалось последнее событие, случившееся как раз перед тем, как они покинули дом.
Во-первых, Марти, стараясь сохранять неподвижность, сидела на одном из кухонных стульев, засунув руки под бедра. На самом деле она уселась на руки, как будто была уверена в том, что, если им предоставить свободу, они схватят первое же, до чего смогут дотянуться, и швырнут в Дасти.
Поскольку ей предстояло сдать анализ крови и еще какие-нибудь анализы, она не должна была ничего есть с девяти часов минувшего вечера и до тех пор, пока доктор не разрешит ей прекратить пост.
Она была расстроена тем, что им пришлось находиться в кухне, пока Валет уплетал свою утреннюю трапезу, а Дасти пил стакан молока и ел пончик. Нет, она не завидовала им.
— Я знаю, что спрятано в этих ящиках, — взволнованно сказала она, имея в виду ножи и другие острые предметы.
Дасти игриво подмигнул.
— Зато я знаю, подо что ты спрятала руки.
— Черт побери, ты не мог бы относиться к этому посерьезнее?
— Если я начну так себя вести, то мы оба, пожалуй, очень скоро прикончим сами себя.
Марти еще сильнее нахмурилась, но тем не менее про себя признала мудрость слов мужа.
— Ты пьешь свое молоко, пожираешь пончик с кремом… Не похоже, чтобы ты намеревался сделать харакири.
— Я считаю, что самый верный способ для того, чтобы прожить нормальную и, возможно, долгую жизнь, — ответил он, сделав последний глоток, — это выслушать все, что говорят эти нацисты от здравоохранения, а потом сделать все с точностью до наоборот.
— А что, если завтра они скажут, что самая здоровая диета для тебя — это чизбургеры с жареной картошкой?
— Тогда я буду есть фальшивый сыр из соевого молока и сырую проросшую люцерну.
Споласкивая стакан, он повернулся к Марти спиной. Она резко окликнула мужа: «Эй» — и он сразу же повернулся к ней и так и стоял, вытирая стакан, так что у нее не было ни малейшей возможности подкрасться к нему и нанести смертельный удар консервной банкой со свининой и бобами.
Они просто не могли вывести Валета на его священный утренний променад. Марти наотрез отказалась оставаться в доме одна, в то время как Дасти отправился бы на прогулку с собакой. А если бы она отправилась с ними, то наверняка вся извелась бы от смертельного страха, что может толкнуть Дасти под проходящий грузовик и засунуть Валета под электрическую газонокосилку какого-нибудь садовника.
— Во всем этом есть одна чертовски забавная сторона, — вдруг сказал Дасти.
— В этом нет ничего забавного, — мрачно возразила Марти.
— Скорее всего, мы оба правы.
Дасти открыл черный ход и выпустил Валета в огороженный задний двор, где собаке предстояло провести утро. Погода была прохладной, но не холодной, дождя не обещали. Он поставил полную миску с водой около двери и повернулся к собаке:
— Делай свои кучи, где хочешь, я потом за тобой уберу, только не считай, что это новый порядок.
Он закрыл дверь, запер замок, посмотрел на телефон, и тут-то и случилась эта странная вещь. Они с Марти заговорили одновременно, перебивая друг друга.
— Марти, я не хочу, чтобы ты неправильно меня поняла…
— Из всего мира у меня надежда только на доктора Клостермана…
— …Но мне кажется, что нам действительно следует подумать…
— …Но результаты анализов могут быть готовы только через несколько дней…
— …Узнать еще одно мнение…
— …И насколько я ненавижу саму эту мысль…
— …И не второго терапевта…
— …Думаю, что нужно качественно определить мое состояние…
— …А специалиста…
— …Психиатра…
— …В области тревожных состояний…
— …С большим опытом…
— …Кого-то вроде…
— …Мне кажется, это мог бы быть…
— …Доктор Ариман.
— …Доктор Ариман.
Они одновременно произнесли это имя и, разинув рты, уставились друг на друга в наступившей тишине.
— Похоже, мы слишком давно женаты, — сказала Марти после долгой паузы.
— Еще немного, и мы станем совершенно одинаковыми.
— Я не сошла с ума, Дасти.
— Я знаю.
— Но все же позвони ему.
Дасти подошел к телефону, набрал справочную службу и узнал номер офиса Аримана. Он продиктовал автоответчику просьбу о приеме и назвал номер своего сотового телефона.
ГЛАВА 43
Спальня в квартире Скита была меблирована и украшена ничуть не богаче, чем келья какого-нибудь монаха.
Втиснувшись в угол, чтобы как можно сильнее ограничить возможность действий, если вдруг ею вновь овладеет стремление к убийству, Марти стояла, скрестив руки на груди и зажав кулаки под мышками.
— Но почему ты не сказал мне об этом вчера вечером? Бедный Скит опять оказался в лечебнице, а я до сих пор ничего об этом не знала.
— У тебя было достаточно своих забот, — ответил Дасти, копаясь под аккуратно сложенной одеждой в нижнем ящике комода, настолько простого, что можно было подумать: тот, кто его делал, руководствовался строгими религиозными принципами, согласно которым мебель в функциональном стиле Шейкера была до греховности вычурной.
— Что ты ищешь? Его запасы зелья?
— Нет. Если у него осталось хоть что-то из наркотиков, то потребуются целые часы для того, чтобы их разыскать. Я ищу… Видишь ли, я сам не знаю, что ищу.
— Нам нужно через сорок минут быть у доктора Клостермана.
— У нас еще полно времени, — ответил Дасти, переходя к следующему ящику.
— Он что, пришел на работу, накачавшись?
— Да. И спрыгнул с крыши дома Соренсонов.
