Странностью сновидений было то, что у всех пятерых они были в чем-то схожи. Все видели во сне преследующего их ребенка, весьма уродливого, с непропорционально большой головой. Все просыпались оттого, что подвергались нападению этого уродца. И кошмары происходили именно здесь, в этом подземелье, а не где-нибудь еще. Детали и обстоятельства разнились, но проклятый головастик привиделся всем. Что это было? Массовым гипнозом? Общей галлюцинацией? Воздействием специфической атмосферы? Воздух, насыщенный ядовитым газом?
Или…
Никому не хотелось заглядывать за это «или».
Быков видел, что Сабрина уже очень жалела о том, что изменила решение и не осталась в лагере. По ночам она жалась к Быкову и старалась расположиться таким образом, чтобы между ней и зловещей пустотой грота кто-нибудь находился.
На четвертую ночь (начавшуюся для путников в половине восьмого вечера) Быков проснулся оттого, что Сабрина стиснула его руку холодными пальцами. Это было не то осторожное и нежное пожатие во время бури, которое запало ему в душу. Она как будто искала у него защиты. Словно ребенок, который изо всех сил сжимает отцовскую ладонь в минуту опасности.
— Что? — тихо спросил Быков хриплым спросонья голосом.
— Слышишь? — прошептала Сабрина.
— Нет.
— Вот! А теперь?
Внутренности Быкова сжались. Он почувствовал, как зашевелились волосы на макушке, как будто их обдуло сквозняком. Где-то далеко прозвучал детский смех. Очень тихий, похожий на журчание ручейка. Никто, кроме Быкова и Сабрины, не проснулся. Они сели на каменной плите и стали слушать. Ему мешало биение собственного сердца. Оно колотилось так, что заглушало остальные звуки, которых в темноте хватало.
— Опять! — шепнула Сабрина.
Смех прозвучал значительно ближе и почему-то с другой стороны. Как будто хихикающего ребенка пронесло по тоннелю ветром. Невозможно было не вспомнить кошмарные сновидения. Быкову мальчик представлялся именно таким, каким тот пришел к нему во сне: хилым, большеголовым, с выпуклым животом и кривыми ножками. На вид ему было около трех лет, однако такое впечатление складывалось из-за его хлипкого телосложения и непропорционально большой головы.
Хи-хи-хи!
Быкова обдало холодом. Смех был таким явственным! Померещилось? Тогда почему Джулия проснулась?
— Что это? — спросила она, включив фонарь.
Столб света пронесся по потолку и воткнулся в зев тоннеля. Остальные тоже проснулись. «Теперь смех прекратится», — подумал Быков с облегчением.
Не прекратился.
— Мне кажется или кто-то еще слышал? — спросил Стигвуд.
— Что за впечатлительная публика подобралась! — произнес Петров. — Вечно что-то мерещится!
— А тебе? — прошипела Сабрина. — Сам ты ничего не слышал, Серджио?
— Что я должен был слышать? Вы тут шушукались и разбудили меня.
Сабрина обратилась к Джулии и Стигвуду:
— А вы? Вы слышали смех? Детский смех? Пол? Джулия?
Они переглянулись.
— Это были слуховые галлюцинации, — пробормотал Стигвуд.
— Вот как? — воскликнула Сабрина. — У всех сразу? И сны одинаковые, да?
Она была готова заплакать.
— Прекрати истерику! — прикрикнула на нее Джулия. — Только этого нам не хватало. Нужно соблюдать хладнокровие, вот и все. Мы взрослые, сильные, здравомыслящие люди. Нас пятеро. У нас есть цель. Давайте не будем впадать в панику. Это контрпродуктивно.
Сабрина прерывисто вздохнула и стала укладываться. Голову она пристроила на груди Быкова. Больше в ту ночь никто кошмаров не видел.
Глава одиннадцатая. Зло на свободе
1
На шестой день похода, условным утром, экспедиция остановилась перед черным прямоугольником бокового хода.
— Смотрите! — воскликнула Джулия и подняла с пола флягу, металлическую, мятую, поцарапанную. — Пустая! — провозгласила она.
— Как же иначе, — сказал Быков. — Она здесь, должно быть, долго пролежала.
— Больше двухсот лет, — сказал Петров, беря флягу из рук Джулии. — Я уверен, что ее обронил тот, по следам кого мы сюда пришли. Герберт М. Предположительно Герберт Моланд.
— Нерасчетливо с его стороны, — заметил Стигвуд. — Помните то озерцо, что нам попалось на пути позавчера? Напиться Герберт напился, а воды набрать ему некуда было.
— У него была пустая консервная банка, — сказал Петров, заглядывая в проем с фонарем в вытянутой руке. — Как мы знаем, этого было достаточно. От озера до колодца оставалось пройти три дня. Герберт это расстояние преодолел.
Быков тоже заглянул в коридор.
— Как мы потащим здесь вещи? — пробормотал он. — Тележки еле пройдут, но ведь ход может сузиться. И что тогда?
— Оставим ненужное и пойдем налегке, — решил Петров.
— У нас есть несколько катушек лески, — напомнил Стигвуд. — Будем тянуть ее за собой, чтобы можно было найти дорогу обратно.
— Усыпальница там? — спросила Джулия, приподнимаясь на цыпочках, чтобы видеть через плечи мужчин, сгрудившихся у входного отверстия.
— Много усыпальниц, — поправил ее Петров.
Свет фонаря упал ему на лицо, и Быков поразился преображению этого человека. Его длинные волосы стояли торчком, глаза блестели, ноздри раздувались, лицо помолодело на добрый десяток лет. Было видно, что его переполняет кипучая энергия.
— Пора, друзья! — воскликнул Петров и (о, неслыханное дело!) собственноручно принялся поднимать вещи с пола и засовывать их в проем.
— Погоди, Серджио, — остановил его Стигвуд. — Так не пойдет. Ты загромоздишь проход. Кто-то должен стоять наверху и принимать вещи.
Дело пошло веселее. Минут через десять нагруженные мужчины стояли в галерее гуськом. К ним присоединилась Джулия с рюкзаком и мотком лески. Сабрина осталась внизу.
— Давай же! — Джулия протянула руку.
— Я не пойду. — Сабрина помотала головой.
Прижав Стигвуда и Джулию к стене, Быков протиснулся к входу.
— Нельзя оставаться одной, Сабрина, — произнес он увещевающе. — Ты не выдержишь. Сойдешь с ума или натворишь глупостей. Неизвестно, сколько дней мы пробудем внутри. Собираешься ждать нас в темноте? Это безумие.
— Безумие идти туда. Он там. Он только и ждет, чтобы мы предстали перед ним.
— Прекрати! — взвизгнула Джулия. — Ничего не желаю слышать об этом! Если боишься сама, то необязательно запугивать остальных.
— Мы уходим! — предупредил Петров из глубины галереи. — Никто никого уговаривать не будет. В контракте четко указано, что каждый сам несет ответственность за свою жизнь и здоровье. Делай что хочешь, Сабрина. Нам некогда возиться с тобой.
