— Ковальчук. Жень, — выдергивает меня из мыслей голос Люды, помощницы Ольги Павловны.
— Да.
— Ты чего копаешься? Тренировка уже десять минут как идет.
— Я, да… бегу.
— Сначала давай к Устиной. Она в тренерской ждет тебя.
— Ух… — вздыхаю, понимая, что попала, — ругаться будет, да?
— Если еще минут десять будешь тут в облаках витать, то да.
Люда выходит, громко хлопнув дверью. Я зашнуровываю со скоростью, близкой к световой, коньки и выбегаю из раздевалки. Ладно, Женя. Включай мозг, отключай сердце. Личная жизнь — это хорошо, но мало того, что пока ничего не понятно в отношениях с Дёминым, так не стоит еще и ситуацию на льду усугублять. Европа, мир, Олимпиада — прокручиваю в голове раз за разом, повторяя как священную мантру. Настраиваю себя на рабочий лад.
До тренерской дохожу в считанные секунды. Робко стучу в дверь и после уверенного «Входи» готовлюсь получить нагоняй и дергаю за ручку. Первое, что понимаю, когда захожу в тренерскую, — наказание Устиновой не самое страшное, что может быть.
— Здравствуй, Евгения.
— Здравствуй, мам.
Неожиданно. Из всех возможных сценариев «встречи с матерью после ссоры» этот самый неожиданный. Уходя из дома, я была уверена, что у меня есть, как минимум, пара недель, прежде чем мама решится прийти к Устиновой. Дело в том, что у них давняя и взаимная нелюбовь. Думаю, личная неприязнь женщин тоже была одним из поводов для матери, чтобы устроить переезд.
— Привет, Женя. Проходи, присаживайся, — машет рукой мой тренер. По лицу вижу всю степень ее недовольства от такой визитерши.
— Добрый день, Ольга Павловна.
Делаю неуверенный шаг в сторону предложенного места, но садиться не собираюсь.
— А что происходит? — решаюсь спросить, ежась под тяжелым и злым взглядом матери.
— Ирина пришла забрать твои документы.
— Что?!
— Я тебе уже говорила, — поднимается из кресла мама, — мы уезжаем из этого города. Ты пойдешь к новому тренеру. Вавилов, несмотря на твои выпады, готов принять тебя в свою группу…
— Господи, да о чем ты говоришь? — перебиваю поток слов матери. — Я уже сказала тебе, что не поеду. Что ты сделаешь? Насильно заставишь?
— Если придется, заставлю! Я все еще твоя мать.
— Но и мне уже не восемнадцать. Я имею право сама решать, где и с кем тренироваться. Это моя жизнь, мам!
— И на что ты жить собралась, а? Если я уеду и продам квартиру, ты останешься на улице, Евгения. Или ты думаешь, что твой благородный Дёмин будет тебя содержать? Покупать форму, коньки, кормить тебя и одевать? Ты же без моей финансовой поддержки никто, родная моя! И прошу это не забывать.
— Не впутывай сюда Кира. Он просто мне помог.
— Вместо того, чтобы о мифической любви думать, лучше подумай о своем будущем. Любовью сыт не будешь. Он спортсмен и, как большинство из них, попользуется и выбросит тебя. Помяни мое слово! Еще год-два, и он уедет играть за океан. А ты же потом будешь обливаться горькими слезами с пятимесячным ребенком и без средств к существованию!
— Мы все ещё обо мне говорим или о тебе? — голос срывается на крик. Нет, даже думать не хочу, что Кир может так поступить. Он не сделает этого. Он не такой, как мой отец.
— Так, девочки, спокойно, — вклинивается в нашу словесную баталию Ольга Павловна. — Ира, я считаю неразумным дергать сейчас Евгению. У нас на носу отбор к январскому чемпионату, сейчас нужно бросить все силы на преодоление этой ступени.
— С вашими методами, госпожа Устинова, мы даже на шаг не продвинемся.
Я в шоке. Полном и всепоглощающем. Так в открытую грубить моему тренеру она не позволяла себе никогда.
— Мам… что ты?..
— Знаете что, Ирина Васильевна, — перебивает меня тренер, выходя из-за стола и вставая перед моей родительницей, — вместо того, чтобы планомерно разрушать дочери жизнь, лучше бы подумали о там, как поддержать ее. В этом году уровень конкуренции вырос в разы, и если бы ваша дочь за все свои двадцать лет фигурного катания хоть раз услышала от матери хоть одно приятное слово…
— Я считаю, что человека красят не слова, а поступки, Ольга Павловна. И я не помню в вашем послужном списке ни одного Олимпийского чемпиона.
— Значит, я буду первой! — гордо вздернув подбородок, подхожу к матери. Едва ли не впервые за столько лет я решаюсь открыто идти против ее воли. Хватит уже! Я не кукла и не марионетка. Не нужно меня дергать за веревочки и держать на поводке, как ручную собачку. — Я остаюсь здесь. Я остаюсь с Ольгой Павловной в этом городе, на этой ледовой арене, мама. Если ты хочешь, можешь переезжать. Но когда я встану на пьедестал с золотой Олимпийской медалью, несмотря на все, хочу, чтобы ты была рядом. Я люблю тебя.
Не даю матери возможности ответить. Да и не надо. По ее глазам вижу, что ударила, больно и в самое сердце. Да, мамуль, несмотря на то, что я все эти годы была для тебя недостаточно хороша, я благодарна тебе, как минимум, за жизнь.
— Я иду на тренировку, — разворачиваюсь и выхожу из тренерской, со всей силы хлопнув дверью.
В эту тренировку я ухожу с головой. Погружаюсь в произвольную программу и полностью отключаюсь от надоевших мыслей и сомнений. Есть только я, лед и музыка.
* * *
Выхожу со льда, выжатая, как лимон. Наскоро принимаю душ и спускаюсь в фойе, мечтая о чашечке любимого Латте. Достаю телефон, чтобы набрать Кира и не успеваю.
Ощущаю легкое прикосновение сильных рук и тут же оказываюсь прижатой к каменной груди парня.
— Можешь не звонить, я тут, — шепчет мне знакомый голос в ушко и целует в макушку. — Соскучился жутко, последние минут тридцать подглядывал исподтишка за тобой на льду.
— Хорошо, что тебя не видела Устинова, — смеюсь, разворачиваясь к парню лицом. Набираюсь непонятно откуда взявшейся смелости и, привстав на носочки, прикасаюсь к его губам в робком поцелуе. Обвиваю руками за шею и просто наслаждаюсь моментом.
— М-м-м, Жень, не дразнись, у меня сегодня еще матч ответственный, а как после такого вообще на лед выходить… — корчит смешную рожицу вселенского страдания Кир и, чмокнув в щечку, забирает из рук сумку с формой, берет за руку и тянет на парковку.
— Пообедаем, съездим?
— Да, давай. Может в то же кафе, где мы тогда сидели… ну после…
— Я понял. Отлично, там крутой выбор блюд на бизнес-ланч.
— Мне там понравился Латте, — прикусываю губу, мечтательно закатывая глаза. Парень заразительно хохочет и открывает передо мной дверь машины. Залезаю в салон и, пока Кир убирает сумку в багажник, пристегиваю ремень.
— Я готова, — сообщаю, когда водитель устраивается на своем месте.
— Ну вот, облом-то какой, — слышу разочарованный вздох.
