– Милая божья коровка, подождите, пожалуйста! Я ищу гусеницу! Олесю! Зеленую такую, болтливую! Не встречали ли Вы её где-то поблизости, недавно? – взмолился Ипполит.
– Олеся? Конечно, видела! Она мне про тлю всегда рассказывает. А Вы кто и что от неё хотите? – с подозрением отозвалась божья коровка.
– Я друг, слизень Ипполит. И мне очень нужно повидать её. Пожалуйста! – попросил он со всей искренностью, на какую был способен.
– Ладно, я скажу Вам. Но не вздумайте обидеть Олесю! Потому что тогда мы найдём Вас и… В общем, я видела её за тем лопухом, а потом воон в тех зарослях мышиного горошка, – деловито ответила божья коровка и поспешила откланяться.
Ипполит пополз в указанном направлении во весь опор. Ему столько нужно было сказать ей! Он полз и полз, не жалея себя и не сбавляя темп. Впервые в жизни он так торопился и чувствовал, что так и нужно. Вдруг в зарослях означенного мышиного горошка послышались какие-то крики и возня.
– Отстаньте, говорю! Я совершенно здорова! Берите палки, щепки и дохлых жуков! Мне ещё жить и жить! – послышался Олесин голос.
– А эта рана на боку, дорогуша? Долго ты не протянешь, ведь знаешь сама! Сдавайся без боя, сэкономишь силы! Сопротивление бесполезно! – отвечал ей лишенных каких-либо эмоций голос.
«Муравьиный патруль! Полицейские!» – пронеслось в голове у Ипполита. Не мешкая, он храбро двинулся в сторону голосов. «Вот для чего я ей нужен, вот чем я могу помочь! Только бы успеть! Поторопись-ка, Ипполит, давай!» – говорил он себе и полз всё быстрее. Наконец, он дополз до места, откуда открывался вид на батальную сцену с муравьями. Олеся сидела на стебле цветка, согнувшись пополам и доблестно отбивалась от стаи муравьев всеми своими передними ножками. Ипполит не выдержал.
– Стойте! С вами говорит Ипполит! Я самый быстрый и самый сильный слизень в округе! И я поручаюсь за эту гусеницу и беру её под своё покровительство! Оставьте её! – властно и уверенно произнёс он, хотя внутри его желейного тела всё дрожало.
Муравьиный капитан повернулся в его сторону и быстро зашевелил усами-локаторами, словно проверяя, правду ли говорит Ипполит. Слизень же решил не терять время и продолжил своё скоростное наступление, величаво наползая на муравьёв. На ходу он прокричал гусенице:
– Олеся, ты идёшь со мной! Садись мне на спину, и быстрее!
Гусеница колебалась всего мгновение, затем ахнула и, отпустив лапки, плюхнулась прямо на спину другу-слизню. Тот, не замедляясь, продолжил своё уверенное движение вперёд. Как величавый, большой корабль, он плыл, рассекая землю, камни, травы. Муравьи замерли, ошеломленные столь величественным зрелищем. Их капитан впервые столкнулся с таким слизнем и с таким отпором при зачистке местности и совершенно не знал, как действовать дальше. Солдаты его также не шевелились, ориентируясь на капитана. Так и стояли они, раскрыв от удивления свои рты-челюсти, пока странный дуэт гусеница-слизень не скрылся из виду.
Ипполит продолжал ползти на своей крейсерской скорости, опасаясь погони. Вот показался и дачный участок знакомой бабули. Она была подслеповата и думала, что Ипполит – это опавший лист, потому никогда не трогала его. Вот Ипполит дополз до её ограды и оказался в палисаднике под сенью малиновых зарослей. Уф! Оторвались, кажется!
– Олеся, как ты там? – спросил он с тревогой в голосе.
– Я в полном порядке! Дорогой Ипполит, ты снова спас меня! Я в неоплатном долгу перед тобой! – весело прощебетала Олеся.
– Чепуха, это я тебе должен! О! Да у тебя и впрямь ранен бок! Это падение с высоты, да, то самое?
Олеся тихо кивнула.
– Ничего, приложу подорожник и буду как новенькая! – бодро ответила она.
– Сейчас сделаю тебе повязку! Знаешь ли ты, что моя слизь – целебная? Сиди тут и никуда не уходи! – воскликнул он и отправился за подорожником.
Заботиться о ком-то было совсем вновинку для слизня. И его приятно грела мысль, что кому-то он так нужен!
Наконец, он нашел подходящий лист, отгрыз щедрый кусок и вернулся к гусенице. Лечение началось. Олеся ругалась и брыкалась, пыталась даже уползти. Но Ипполит был непреклонен, и повязка удалась на славу.
– Ну, вот, готово! Скоро всё пройдёт! Хочешь листик клёна на ужин? – заботливо произнёс он.
– Спасибо тебе, Ипполит! Сейчас я была бы ужином для муравьев! А ты спас и вылечил меня! Ты такой быстрый и сильный! Я прежде не знала, какими могут быть слизни, а теперь знаю! Ты самый лучший слизень! – торжественно прошептала Олеся и заснула.
Ипполит онемел от неожиданных похвал. Тронутый добрыми словами, он сползал ненадолго за сладким кленовым листом для Олеси и устроился рядом с ней, прикрывая своим могучим телом от всевозможных невзгод.
Оказывается, он достаточно быстрый и сильный для Олеси, а, значит, и для этой жизни тоже! Он такой, какой есть, и ему не нужно быть другим, и от этого простого осознания слизню захотелось быть ещё лучше и быстрее. Ведь Олеся обрадуется!
Правильно!
В жизни Верочки царил порядок и определенность. Она совершенно точно знала, что будет завтра и что правильно, а что нет. Любые отклонения от тщательно продуманного и расписанного воспринимались ею как досадные девиации и немедленно устранялись. Поэтому кофе она пила строго одну чашку в день и только с 10 % сливками. Если же таковых в магазине не оказывалось, Верочка молча выгружала всю корзину и шла в другой магазин, пока не находила искомых, правильных сливок. Или же обеденный перерыв – он просто не мог длиться больше или меньше строго регламентированного. Верочка знала заранее, где и что она будет есть и сколько это займёт времени. Каблуки её были всегда не выше 5 см вовсе не потому, что она жаловалась на спину или ей так сказал хирург, недовольный состоянием её ног, а просто потому, что так надо. Источник «надо» никогда не уточнялся. Гулять в парке также следовало в отведенные для этого дни – в субботу и воскресенье утром. Ведь в субботу днём всегда была уборка, а в воскресенье днём – покупка продуктов на неделю. Строго два раза в неделю вечером Верочка занималась фитнесом. И, наконец, раз в месяц она выходила в свет: в программе были театр и музей. Жизнь была налаженной, предсказуемой и защищённой.
Слаженность Верочкиной жизни нарушал только один человек – её подруга Маруся. Они дружили со школы, но двух более разных людей, чем они, найти было просто невозможно. Марусина жизнь напоминала балаган с клоунами и дрессированными медведями. Она постоянно влипала в какие-то истории, ездила в новые места, много общалась, влюблялась, разочаровывалась, рыдала, кричала, что жизнь её кончилась, и всё у неё крутилось в таком непредсказуемом вихре без пауз и выходных. Её вкусы постоянно менялись. Она могла захотеть шпроты и пойти за ними в круглосуточный магазин, но вместо заветной консервы познакомиться с очередным мужчиной мечты и тут же поехать с ним гулять вдоль набережной и встречать рассвет. Её платья были верхом непрактичности, а обувь – последним писком моды и кошмаром ортопеда. Если Верочка плыла по жизни плавно, вместе с течением реки, то Маруся летела на вертолете над самой водой, периодически совершая удивительные и опасные трюки. Но что бы ни натворила сумасбродная подруга, она всегда приходила к Верочке поговорить по душам и поплакаться на мужчин и превратности судьбы. Верочка закатывала глаза, вздыхала, но слушала подругу. Даже самой себе она боялась признаться, что в глубине души она завидовала Марусе и, слушая её очередные невероятные приключения, она будто проживала их вместе с нею. Кроме того, с Марусей Верочка чувствовала себя нужной. Ведь бежали именно к ней, а не к кому-то! И слова, произнесенные сквозь рыдания «только ты мне можешь помочь, у тебя так всё правильно в жизни!», ласкали Верочкин слух сладким-сладким мёдом.
