– Да, ба, – откликнулась Марина. – С добрым утром.
– Тогда иди завтракать, я оладушков пожарила, – старческий голос звучал дребезжаще, почти терялся среди голосов телеактёров. Но был таким тёплым, таким родным…
Марина, улыбнувшись, пошла на кухню.
Замершая природа пришла в движение. На деревья налетел порыв ветра, ожесточённый, отчаянный. Он сгибал их кроны, они жалобно шелестели листьями.
Марина занесла ногу над порогом комнаты. Ногу лизнул сквозняк – слабая тень того ветра, который бушевал за окном. Мельчайшая его часть, попавшая в квартиру через форточку. Но этого прохладного прикосновения хватило, чтобы Марина вспомнила: в квартире нет телевизора. И бабушки тоже давно уже нет.
Голоса телеактёров оборвались – как будто телевизор пропал. Или его выключили.
– Мариш, ты идёшь? – голос бабушки теперь звучал громче. Нетерпеливее. – Оладушки стынут.
Несколько секунд назад Марина предвкушала, как войдёт на залитую солнцем кухню, чмокнет бабушку в седую макушку, с наслаждением втянет носом запах еды, может, даже не утерпит и схватит один оладушек – румяный, горячий! – прямо так, прямо руками, а бабушка притворно заворчит, мол, иди сначала умойся, и чайник будет так уютно свистеть на плите, обещая вкусный чай с листиками малины и смородины, которые бабушка собирала каждое лето…
Сейчас кухня стала самым страшным местом на земле. Марина скорее бы сломала себе ногу, чем шагнула туда.
– Мариш… – голос позвал её в третий раз.
Но он уже не был похож на бабушкин. Ведь Марина вспомнила, что бабушки нет.
Манящая сила этого голоса ослабла, Марина больше не подчинялась ему. Однако и убежать от него не могла. Замерла на месте. Остолбенела.
«Проснись, проснись!..» – донёсся шелест листьев. Это что, её внутренний голос?
«Просыпайся, дурёха!» – нет, вряд ли: так она себя не называла. Зато так её называл кое-кто другой.
Неужели всё это… сон?
Марину едва не опрокинуло потоком воспоминаний. Как будто в её голове прорвало плотину. Он вспомнила сноходцев, вспомнила чудовищ, вспомнила всю цепочку снов про свой выходной – цепочку, которая до сих пор не порвалась. Цепочку, которая до сих пор приковывала её к кошмару.
Марина постаралась проснуться. Не смогла. Очень-очень постаралась проснуться. Снова не смогла.
Такое уже бывало – когда Авиатор смотрел ей в глаза, не отпуская. Но там были его сон, его власть. А Марина сейчас была в своём сне. В своём ли? Во сне ли?..
На кухне скрипнула табуретка. Послышались шаркающие шаги.
Медлить больше было нельзя, Марина на цыпочках побежала к окну – туда, откуда доносился шелестящий голос, туда, где был выход из квартиры.
Окно было так близко – рукой подать. Окно было так далеко – Марина бежала к нему, и бежала, и бежала, но никак не могла добежать.
А шаркающие шаги были уже рядом с комнатой.
Марина перестала бежать – она прыгнула. И приземлилась на подоконник.
Что теперь? Лезть в форточку, как она делала в другом кошмарном сне? Но точно ли она сейчас спит? Что если кошмар пришёл к ней наяву?
Форточка была едва приоткрыта. Марина распахнула её настежь.
В форточку влетел порыв ветра – слишком холодный для лета, слишком сильный. Он едва не сбил Марину с ног, обвился вокруг неё вихрем, взметнул её волосы и подол лёгкой ночнушки.
«Прыгай!»
Марина со страхом посмотрела на двор. Он выглядел таким привычным, таким настоящим. Таким далёким: от окна до земли не один метр, и не два, и даже не три.
Дом недавно помыли в рамках капремонта. Но сейчас он не был чистым и светлым: щели между кирпичами потемнели, из них выступили капли густой чёрной жижи. И капли эти ползли не вниз, а вверх. К Марине. Они сливались, собирались в ручьи – в щупальца.
Марина решилась. Присела на корточки, дёрнула нижнюю ручку оконной рамы и потянулась к верхней.
«Эй, ты чего?! Не туда прыгай, а наружу, ну же!» – тугой ветер сгустился ещё сильнее, обвился вокруг поднятой Марининой руки, потянул за собой.
– Мар… иш… а… – старческий голос превратился в нечеловеческое шипение. Существо вошло – или вползло, или втекло – в комнату.
На него нельзя было смотреть. Лезть в окно – прыгнуть на землю, попробовать долететь до ближайшего дерева или, цепляясь за что ни попадя, перебраться в соседнюю квартиру – тоже было нельзя. Оставался один путь.
Марина поверила ветру. Крепко сжала его невидимую руку помощи. Со всей силы оттолкнулась от подоконника и прыгнула вверх.
До потолка оставались считаные сантиметры. Марина зажмурилась, чтобы не видеть его, не представлять, как сейчас врежется в бетонную плиту.
Раздался треск. Громкий, резкий, лопающийся звук – оболочка сна наконец пробилась.
Но не успела Марина открыть глаза, как треск повторился – ещё громче, ещё жутче, как будто крошилось что-то окостеневшее. Ещё одна оболочка поверх первой? Так разве бывает?
Снова освобождение, снова ощущение полёта – и снова препятствие, снова невыносимо бьющий по ушам звук. Марина не знала, что сломается первым: сон или она.
Глава 14. Маленькая пустыня
Низко урчал мотор. Нос машины нырнул в воду, поднял волну, капли долетели до ветрового стекла. Вода была совсем рядом, наверняка закрывала колёса, подбиралась к дверям. Десяток-другой метров по луже – и нос машины задрался к небесам. Подпрыгнув на крупной кочке, «УАЗ» покатил дальше.
Они выехали из села рано утром, когда погода была полосатой, день ещё не успел решить, каким он станет. Теперь он определился: снежные тучи прошли стороной, солнце сияло в безмятежном небе.
Марина не спрашивала, куда они едут. Ей не хотелось говорить.
Проводник тоже молчал, только иногда хмурил кустистые брови, прикидывая глубину луж и вязкость грязи. Его руки, державшие руль, ни на секунду не оставались в покое: крутануть чуть левее, чуть правее, туда-сюда, чтобы «УАЗ» шёл ровно. Однако по кривой дороге ровно не проедешь, машину подкидывало, накреняло, затягивало.
Вокруг был лес. Он выглядел сказочно – но сказка была страшной. Тощие лысые деревья, все облепленные лишайником; безжизненные серые пни; зеленовато-рыжеватый мох, покрывший землю будто ржавчиной. В таких лесах могли бы водиться кикиморы болотные – тем более что болота здесь тоже были. Когда проводник затормозил и вышел осмотреть особо зловещую лужу, в наступившей тишине стало слышно радостное кваканье лягушек. Они пережили зиму, проснулись от долгого ледяного сна – и этого им вполне хватало для счастья.
Проводник вернулся к машине:
– Приехали. Дальше пешком.
Марина не спорила и не удивлялась.
Впрочем, проводник завёл мотор ещё раз – чтобы убрать свой «УАЗ» с дороги. Набросил на машину тент, ласково похлопал рукой по капоту. Его движения были лёгкими, привычными, но отстранёнными, будто все эти дела можно и не делать, но с ними как-то правильнее.
