Противник Фроди отбился и выскользнул прочь.
Бита рассекла пустоту. Соперница Дики увернулась. Она ринулась к выходу, но Зак и Брюс преградили ей путь, оттеснив вглубь залы. Фроди, Стейси и мама замкнули круг. Женщина заметалась. Ее тесак клевал направо и налево, ища слабые звенья. И он нашел. Мама и Стейси дали слабину. Обманный маневр. Удар. Стейси, схватившись за плечо, уронила мачете.
Дикарка вырвалась из окружения. Она проскочила в заднюю комнату, оттолкнув Чака. Попыталась схватить Труди в заложницы, но прыткая сестренка юркнула под защиту Стикса. Пес бешено залаял, выскребая когтями пол. Поводок натянулся, выгибая трубу, к которой был привязан.
Забившись в угол, она загнанным зверем глядела на нас.
Она сидела в двух шагах от меня. Перекошенное испугом лицо косилось на мой складной нож. Она отбросила тесак, показывая, что сдается.
– Убей трупоедку! – гаркнул Чак. А я была не способна на убийство. Внутри меня что-то сопротивлялось. Одно дело защищаться, но совсем другое – вонзить лезвие в живой комок плоти.
Кто-то из общины повторил приказ.
– Она может быть полезна, – сказала я, не понимая в тот момент смысла собственных слов.
– Они не пойдут на сделку! – сказал Зак. – Сделай это.
– Зарежь ее! – Это был детский голос Труди, пробившийся сквозь лай Стикса.
– Отомсти за Макса! – подначивала Стейси.
Дикарка восприняла мою нерешительность за проявление милосердия, за сигнал к действию. Она поднялась и неуверенной походкой зашагала к выходу.
Меткий удар.
С залитыми кровью глазами и прилипшей к голове битой раненая затрепыхалась. Гортань клокотала рвотными звуками. Стукнувшись о косяк, она рухнула. Агония скоро затухла.
Дверной проем, ведущий в коридор к лестничному пролету, перегородили «ежом» до того, как подоспела подмога.
– Цела? – заботливо спросил Зак. – Растерянность – это о’кей. Я сам чуть в штаны не наделал.
– Я в порядке. Стейси ранена.
Собачница уселась у трупа и таращилась снулым взглядом в пустоту. Мама осмотрела ее неглубокую ссадину и перебинтовала плечо оторванным рукавом.
Фроди склонился над убитой. Он стер с уцелевшей половины лица камуфляжную маскировку.
– Я был знаком с ней, – сказал он непонятно кому. От его слов внутри похолодело.
– Ты такая заботливая. – Зак по-дружески приобнял меня, чем вызвал дикое раздражение Брюса. Он подошел к Заку и ткнул в него пальцем, как бы говоря своим провоцирующим поведением: «Я не боюсь тебя, безоружного неудачника!» В слух он произнес:
– Не трогай ее!
Зак стряхнул взглядом точку, в которую его ткнули. В его незаметном кивке головы читалось: «Вызов принят!»
Чак обрисовал незавидную обстановку, после чего вкус победы сменился горечью безнадежности.
– Ситуация патовая. Коридор слишком длинный. Они расставляют ловушки. Без потерь не прогусячить. Отступать некуда. Без снабжения протянем дня три. Если посчастливится, то с приближением Стены трупоеды уберутся, но ждать этого события можно не одну неделю.
Странный термин – «снабжение», будто мы на войне.
Когда стемнело, потолки залы разукрасились багровым полосками от полыхающего под окнами костра. Щели оконных заграждений манили – интригующие и одновременно жуткие.
– Мэгги – королева трупоедов, – произнес Фроди. Прижавшись к щиту, он следил за происходящим на улице.
– Она не попадет на внешнюю голографическую сферу, – набожно вымолвила Дика. – Упаси Гова попасться ей в лапы.
Я прильнула к окну, чтобы глянуть одним глазком, но Мэгги куда-то ушла. Ее крючковатая тень заползла на фасад противоположного здания, похожее на затаившееся чудовище.
Нагое тело Макса без одежды, подвешенное вверх тормашками, узнала не сразу.
– Трудно запомнить? Сначала отрезаешь язык, а потом вешаешь. Не наоборот! – донесся скрипучий голос.
– Не смотри, – сказал Фроди.
– Зачем они отрезают язык?
– Чтобы не пропитался вытекающими каловыми массами. Это деликатес.
Взмах топора – голова Макса отделилась от туловища; кровь закапала в подставленный таз. Из крови они напекут оладьев. Они выковыряли глазные яблоки, обвернули их в фольгу и бросили на угли. К лохмотьям содранной кожи, развешанной на веревках, примерили выкройки. Нашьют сумок и ремней, а в голодное время употребят в пищу.
Садовые ножницы прогрызли грудную клетку. Ребра хрустели как сухие ветки. Вывалившиеся внутренности отправили на жарку. Мой желудок перевернулся от запаха паленого мяса.
От их улюлюканья и праздных воплей хотелось проколоть себе барабанные перепонки. Стикс душераздирающе подвывал их ликованью.
Мама обернула голову куфией. Лежала, уткнувшись в угол. Не двигалась. Испугалась, что умерла, но нет – доносилась глухое рыдание.
Ночевать предстояло в разных комнатах по двое, по трое с оружием под боком. Нам со Стейси досталась угловая комнатушка. Я расположилась подальше от окон, втягивающих в себя клубящуюся дымку. Запах гари чувствовался повсюду. Пробивающиеся сквозь щели алые лучи обрисовали на пороге высокую фигуру. Это был Брюс.
– Стейси с Чаком на дежурстве, – сказал он, а затем перешел на испанский. Он спросил, какие парни мне нравятся.
Какого ответа он ожидал? Описания мужчины моей мечты или конкретное имя? Я ответила, что день был трудный. Мучить себя разговорами было выше моих сил. Брюс не отступал. Присел рядом. Его пальцы залезли под мою ветровку, обгрызенные ногти оцарапали грудь. Он навалился, облизывая меня. Липкий от обезвоживания язык раздвинул мои губы, натолкнулся на плотный ряд зубов.
Вскрик оборвался пощечиной.
– Давай, детка. Не будь подлюкой. Оторвемся по полной. Все равно сдохнем.
Я отпихнула его, но он продолжал налегать, больно выкручивая запястья. Рвал одежду. Я с таким усердием ее зашивала. Изловчившись, дернула его за пучок сальных волос. Он отпрянул, но лишь для того, чтобы стянуть с себя штаны и измазанную калом полоску ткани, заменявшую трусы. Зловоние немытого тела ударило в нос, такое едкое, что им впору было отгонять людоедов. Вздутая вена, нервно пульсируя, жирной пиявкой обвила ствол его окаменевшего члена.
Отползла. Вжалась в стену. Обняла колени, прижав их к груди с фатальностью жертвы тарантула.
Набрала воздуха в легкие, чтобы заорать, но от удара по шее лишилась сознания.
Очнулась обнаженной. Его ногти царапали меня изнутри. Второй рукой он сдавил горло. Он не душил, но малейший писк привел бы в действие пусковой механизм его клешни.
Он одновременно извинялся и унижал. Просил прощения у Девы Марии, а оскорблял меня: что недотрога, что избалована, что у меня маленькие груди.
