Он вытащил пальцы, заставил их облизать и снова грубо ввел внутрь, на этот раз так резко, что я невольно вскрикнула.
Пришла Стейси. Ее привлек шорох возни.
– Пошла прочь! Ты нам мешаешь.
Сдавленное горло издало мышиный писк вместо крика о помощи.
Собачница исчезла.
Брюс, приговаривая, что хочет взять от жизни все, насиловал меня. Я боялась кричать. Боялась опозориться перед членами общины. Боялась, что он ударит. Прикусила язык, чтобы не завыть.
Его взбесило мое перекошенное от спазмов лицо.
– Я разбужу в тебе страсть! Ты застонешь от блаженства, маленькая стерва.
Меня будто распиливали пополам. Невыносимая, дикая резь. Каждый толчок отдавал пронизывающей болью. Я хотела потерять сознание, но не могла. А он продолжал долбить, и разряды колющего тока зябью расходилась по нервам. Не могла дышать, в легкие будто насыпали горячего пепла.
Я постаралась отделиться от тела, думать о чем-то отстраненном: об убийстве Макса, о смерти Сью. Я мысленно разговаривала с дневником. Неожиданно из темноты сознания всплыла бывшая владелица дневника и ее откровение: «Я не жалею, что нажала на мочку уха и открыла для себя новый мир».
Брюс с животным всхлипыванием впился в губы, кусая их до крови. Я отвернулась, подставляя ему ухо.
На миг почудилось, что он откусывает его.
А потом я увидела призрака…
29 марта
Я выживаю в мире, где радуга только в воспоминаниях, пения птиц не слышно, а полевые цветы не радуют глаз. Есть только грязь и пыль. Я привыкла к беспросветной обыденности, найдя радость в общении с людьми, но теперь меня лишили и этого. Меня вышвырнули из моего уютного мирка в темноту, в безлюдную пустошь.
Заставляю себя дышать. Больно, но не плачу.
Сквозь заколоченные окна в комнату заглянуло утро. Жаль. Лучше бы оно не наступило. Заснула бы бесконечным сном без сновидений…
Мир съежился до каменного куба. Тупо разглядывала трещины в стене, представляя, что это вены, по которым течет темная жидкость. Соскребала с пола пыль и заталкивала ее в трещины.
Стейси нарушила мое одиночество, присев рядом. Осада, трупоеды, община утратили для меня всякий смысл. Она заговорила о чем-то далеком. Я не улавливала смысла, но догадалась, что от меня ждут какого-то ответа.
– Ладно, – прошептала я невпопад. Она ненадолго умолкла, а затем продолжила тараторить сквозь глухую пелену непонимания.
Вдруг возникло непреодолимое желание выплакаться не бездушному дневнику, а человеку. В минуты одиночества я иногда делилась со Стейси о наболевшем. Она как взрослая состоявшаяся женщина понимает меня лучше всех. С мамой я не люблю откровенничать. Как-то сказала ей, что у меня ни разу не было месячных. У всех женщин они есть, даже у Сьюзен начались года полтора назад, а у меня – нет. Она не восприняла мои страхи всерьез. Я долго переживала, но потом по секрету открылась Стейси. До мамы дошел наш разговор. Не сохранился он в тайне и от общины. Маме пришлось оправдываться о моем… редчайшем генетическом заболевании.
Сплетенные в клубок мысли не распутывались. Тянущиеся ниточки переплелись в узел из обиды, боли и фантастического видения. Призрак возник из пустоты. Смуглый мужчина в стильном костюме. Он улыбался, такой реалистичный, но ненастоящий. Вчера, когда он появился, я вскрикнула:
– Кто ты? Что ты тут делаешь?
Брюс опешил. Он оглянулся по сторонам, а затем перевел на меня жесткий взгляд:
– Умеешь испортить кайф! – Пощечина обожгла. Вторая. Еще одна. Щеки полыхали. Он слез с меня, перевязался полосками ткани, отвернулся и захрапел, а призрак исчез. Он безучастно наблюдал за моим унижением.
Об этом я хотела поделиться со Стейси. Она не поверит, посчитает меня сумасшедшей, но какая разница?
Стейси много болтала, но смысл не доходил до моего смутного сознания. Я начала понимать с фразы:
– Община – это большая семья, а, как известно, – в семье все общее. Своей недоступностью ты ставишь себя выше других. Не обижайся, но ты сама виновата в случившемся!
Меня затошнило от ее наставлений. Резкая боль ужалила в пах. Свернулась в клубочек, накрылась ветровкой и погрузилась в свои мысли.
Собачница схватила мой рюкзачок и вытащила дневник со словами:
– Воровка! Мы, видите ли, жопу пальцем вытираем, а она розовые слюни размазывает! – И выбежала.
Оставшись одна, сжала саднившую правую мочку уха – вернее, маленькую выпуклость у ушной раковины. Ранее не обращала внимания на это уплотнение.
В комнате появился он – мужчина в белом костюме. Он не отбрасывал тени, но был вполне реален. Он повторил ту же фразу, что и вчера:
– Приветствую тебя, пользователь. Введи код активации НБИ.
В этот раз я не испугалась и вступила с ним в разговор:
– Где мне получить этот код?
– Кодом активации является идентификационный номер вашего хоста. – На вопрос об НБИ я получила короткую справку: – НБИ означает нейробиологический имплантат.
– Что такое хост?
– С кем разговариваешь? – спросил Зак из-за спины. Он обошел комнату. Пройдя сквозь галлюцинацию, вручил мне дневник: – За мной числился должок. Держи и больше не теряй.
– Какой долг?
– Ты не проболталась, когда я сходил в самоволку. Я поговорил с отцом. Он не против, чтобы ты юзала дневник. Он твой. А теперь ответь, что у вас приключилось с Брюсом?
Я замотала головой.
Он схватил меня за плечи и потребовал выложить правду.
– Ну! Стейси все растрепала. Это правда?!
Я сжала кулаки, чтобы не разреветься. Пришлось сознаться, опустив мерзкие подробности, что Брюс взял меня силой. Чем дольше Зак слышал мой скомканный рассказ, тем сильнее он закипал. Я попыталась заверить его, что почти не обижаюсь.
Он вылетел из комнаты, а спустя мгновение донеслась возня и глухие удары. Командирский голос Чака и вмешательство Фроди прекратили драку.
– Достаточно! Мы с людоедами должны сражаться, а не убивать друг друга!
Проковыляла в залу. Мама сидела на том же месте, где и накануне, когда разделывали Макса. Взгляд у мамы был отсутствующий – такой пустой и безразличный. Рядом приютилась Труди. Голова Стикса возлежала на ее коленках. Когда я вошла, Дика даже не повернулась, продолжая всматриваться в темноту коридора. И только в Заке и Брюсе кипело остервенение.
У моего защитника из рассеченной брови хлестала кровь, а Брюс лишился передних зубов. Он сплюнул кусок десны с торчащим резцом и прошипел:
– Безоружный кусок дерьма! Ты проспорил мне дневную норму воды. Сьюзен подохла! – К акценту добавилось беззубая шепелявость.
