С его мнением согласились все, кроме мамы. Она безучастно стояла каменной статуей, держась за Труди. Она была далеко. Приобняла ее. Она удивленно посмотрела не меня и прошептала:
– Это ты? А где Макс?
– Будем считать, что воздержалась, – заявил Чак, и более громко объявил: – Кёртис, ты принят.
Мужчина подошел к нам.
– Чак Стилски, командующий ротой, – представился наш предводитель. – Это мой сын Зак, командир «Брони». Семейство Марты с тремя… двумя дочерьми: мелкая – Гертруда, долговязая – Дори. Марта руководит «Разведкой». Пса звать Стиксом, а его хозяйку – Стейси. Не перепутай! Дика – новобранец – хорошенькая, но только снаружи. Это Фроди. Башка как футбольный мяч, но вкусно готовит хавчик. Смуглый – это Брюс. По-английски понимает на уровне Стикса, но если говоришь по-мексикански – или на каком языке он лялякает? – то можете подружиться, что, впрочем, вряд ли.
– Брюс? – неожиданно спросила мама. – Что ты сделал с Максом?
– Проснись! Твоего Макса сожрали, – завопила Стейси, – а твою дочь изнасиловали!
Мама будто очнулась от гипнотической дремы. Округлившимися глазами она обвела общину, называя каждого по имени. До нее дошли события той жуткой ночи. Грудь тяжело хватала воздух, вздымаясь в приступе бешенства. Ее взгляд застыл на Брюсе. Она выкрикнула что-то невнятное, похожее на боевой рев, и вцепилась в его волосы мертвой хваткой.
Реакция незнакомца была молниеносной. Мощными клешнями он отшвырнул обеих, будто топориком полено разрубил. Мама удержалась на ногах, сжимая меж пальцев клочья волос. На Брюса силенок не пожалел; тот растянулся на земле. Мама со злости притопнула, рванулась в бой, но чужак преградил ей путь, а Фроди схватил ее железной хваткой.
Мне стало жутко стыдно. Я отстранилась, спрятавшись за спины товарищей.
– А у вас здесь весело! – заключил Кёртис.
– Макс, командир отряда «Кости», получил увольняшку, – кивнул Чак на пепелище костра. – Займешь его место. Будешь озадачивать Фроди и Гертруду, если, конечно, умеешь обращаться с провиантом…
Мужчина согласился и тут же приступил к новым обязанностям. Пока одни охотились на грызунов и искали доски для костра, – благо в городских условиях полно и того и другого, – он с Труди занялся подготовкой питьевой воды. Сестренка показывала ему, куда нужно заливать жидкость, как создать давление и дезинфицировать водосборник.
Голодный Стикс унюхал крысиное логово в подвале соседнего дома. Мы едва успевали махать сачками и набивать мешок оглушенными тушками.
Вернулись в лагерь. Чан с водой уже закипал, а небо коптилось сизым дымом. Сунули мешок растерянному Кёртису. Он вытянул двумя пальцами за хвост будущий обед, и, скрывая брезгливость, спросил, что делать дальше.
– Прокипятить и выпотрошить, – ответила сестра. Выхватив крысу, она нетерпеливо кинула ее в чан. Туда же вывернула содержимое мешка. Дав, как следует, повариться, она извлекла порозовевшие тушки, разложила их на резальной доске. – Теперь будет легче свежевать. Двумя пальцами зажимаешь кожу на брюхе и осторожно вспарываешь, не повреждая пищевода, иначе придется кипятить еще раз. Потом надрезаешь вот тут и выворачиваешь содержимое в ту миску. – Новичок в точности копировал ее движения. – Подожди, она брюхатая! Зародышей мы не выкидываем, а едим целиком. Можно сырыми, но иногда жарим. – Кёртис натужно сглотнул.
– Будет запеканка! – объявил шеф-повар.
Около полудня солнце накрыла полутень. Наступили короткие сумерки.
Кёртис отказался от своей порции, чем вызвал удивленные вздохи облегчения. Потрескивание полыхающей груды паркета сопровождалось жадным чавканьем и плевками. Готовили в спешке, да и дробилка Фроди затерялась, отчего меж зубов застревали осколки плохо перемолотых косточек и крысиные коготки. Стейси попался кусочек мордочки с торчащими усами.
После трех дней голодухи запеканка показалась волшебным деликатесом. Зак поделился со мной водичкой, а я отблагодарила его теплой улыбкой.
Брюс обедал в одиночестве. Я не простила его, но и не злилась, не испытывала ненависти и не желала ему зла. Его поступок был продиктован затуманенным рассудком. Любая другая девушка на моем месте прикончила бы его, а не придумывала бы оправдания, но это не излечит меня. Я не хочу потерять себя, ставя перед собой цель мстить и ненавидеть.
По окончании трапезы навалилась усталость. Нервы после многодневного напряжения наконец-то расслабились. Захотелось спать, но голос Чака взбудоражил:
– Мы покидаем Бирмингем! Собираем шмотки!
Три дня плена состарили его: лицо прорезали глубокие морщины, движения приобрели неуклюжесть, а осанка – сутулость, но голос был по-прежнему по-командирски звонким.
Возвращаться в ужасный дом, с торчащим вагоном поезда, походивший теперь скорее на рычаг огромной мышеловки, страшило. Я поспешно покидала свои пожитки в рюкзак, как появился Зак. Его опухшее лицо расплылось в улыбке. Он спросил, что я думаю о Кёртисе. Я пожала плечами и сказала, что он своеобразный. Зак склонился к самому уху и чуть слышно шепнул:
– Он приперся из-за Стены. Веди себя естественно, и тогда он выведет нас из этого дерьма.
По-видимому, о принадлежности новичка к цивилизованному обществу догадывались все. Меня охватило чувство ликования и одновременно беспокойства: как же Труди будет тяжко привыкать к современному обществу. За других я не волновалась. Маму излечат от аллергии, Чак обзаведется современными протезами, а Фроди восстановят былое лицо. Стейси возобновит разведение генномодифицированных животных. Брюс познакомится с какой-нибудь милой девушкой, которую полюбит, и у них родится много детишек. Безумно жаль, что Лисбет, Сью, Макс и многие другие не дожили до этого момента.
Разрушенный Бирмингем пересекли через центр, но времени это не сэкономило. Огромные баррикады завалов приходилось обходить, перелезать или расчищать там, где тележка Макса, перешедшая в пользование Кёртиса, буксовала. Он с легкостью катил под двести фунтов воды, попутно болтая со Стейси. Она красочно рассказывала о своей прошлой жизни, приврав про возраст. Женщина в двадцать восемь, выглядевшая за сорок, хвасталась, что ей девятнадцать. Она жаловалась, что ей приходится питаться мерзкими несъедобными водорослями и кореньями и страдать от диареи.
Первые звезды застали нас в лабиринте улиц. Заночуем среди глыб домов.
Труди разводила огонь. Стейси вырвала у нее увеличительное стекло со словами:
– Отдохни, дорогая. Я сама справлюсь.
Красуясь в ботинках моей покойной сестры, она тщетно пыталась разжечь кучу мусора – солнечные лучи уходящего дня задыхались меж двух многоэтажных громадин. Лупа в ее пальцах лихорадочно дрожала. В тусклом свете лоб покрылся каплями пота. Наигранная веселость дня куда-то испарилась.
– Огоньку даме? – Кёртис поднес лазерную зажигалку к огрызкам бумаг, немедля вспыхнувших ярким пламенем; закапал крошеный углепластик.
