Три-четыре головы успели отсечь, пока Ён собирался с мыслями – настолько услышанное было непостижимо.
– Сколько мне осталось? – наконец спросил он, и захаркал кровавым кашлем.
– Через тридцать часов воздух в бункере будет непригоден для дыхания, поэтому поторопитесь подтвердить принятие гражданства.
– Ради этого меня пробудили, а не отрезали голову, как другим?
– Мы никого не убиваем, если вы это имеете в виду. Нам необходимо ваше согласие на принятие гражданства для проведения процедуры сатори, то есть оцифровку сознания.
– Ваше сатори невозможно в принципе. Биологический интеллект не запечатать в спинтронные схемы квантового компьютера. Японское правительство убивает своих граждан, штампуя из их сознаний набор алгоритмов – жалкую имитацию жизни в виртуальной реальности. Вот кого нужно судить за геноцид.
– Мистер Нгуен, я здесь, чтобы исполнить вашу волю, какой бы она ни была. Вы вправе не принимать гражданство.
– А если соглашусь, мне отрежут голову?
– В отличие от других видов гомо, ваши знания рассредоточены не только в голове. Мы вновь заморозим вас почти до абсолютного нуля и извлечем ваше сознание из костной ткани.
– А что потом?
– Оцифрованные атомы вашего тела будут отправлены по квантовой связи на серверы, спрятанные подо льдами шестого спутника Юпитера – Европы. Там вы получите новую виртуальную жизнь, а я буду вспоминать о вас.
– Все бессмысленно. – Что именно вложил в эти слова Ён, для него самого осталось загадкой. Он с трудом соображал, и боялся принять неверное решение.
– Нгуен-сан, с вами было приятно пообщаться.
– Мне незачем больше жить, – сказал он скорее самому себе, нежели голограммной девушке.
– Тогда не отказывайтесь от бессмертия. Обретите новый смысл жизни. – Свет моргнул. – Подумайте, но прошу поторопиться, система жизнеобеспечения скоро выйдет из строя.
Глава 23. Чиёко
Морщинистые руки опустили саженец в лунку и бережно укрыли молодые корни жирной, комковатой почвой. Как же приятно пропускать чернозем сквозь пальцы. В этом простом действии заключалось что-то размеренное, успокаивающее, безмятежное. Чиёко выкопала вторую ямку, не боясь наткнуться на шевелящиеся мясисто-розовые шнурки. Она не переносила червей, поэтому в ее мире их не существовало. Предстояло посадить c десяток человекоподобных деревьев-великанов, генетику которых она разработала сама, а еще собрать слезы с драконьего камня и одурманить ими змеевидный клен, что пустил длинные когти под беседку. Столько плодотворного, вдохновляющего труда, столько дел, отгоняющих пресыщенность. «Иллюзия в иллюзии», – с толикой печали подумала Чиёко, но пройти по протоптанной тропинке мыслей ей своевременно помешал рыбий куст. Сникшие кучерявые стебли, опустившись к зеркальной чаше пруда, роняли недоспелые ягоды, из которых не вылупятся золотые гуппи. Лейка стояла на полке в хозяйственном домике на другой стороне сада. В любом случае она понадобится для поливки саженцев. Но разве позволительно бросать наполовину сделанное дело и браться за новое? Даже в таких пустяках она не собиралась нарушать свое главное правило: не бросать начатого. Эта заповедь гарантировала порядок. Ее любимое, но капризное растение стремительно увядало; безразличное ко всяким распорядкам, оно требовало внимания, источая застоявшийся запах мясной лавки. Как было бы легко поступиться принципами! Одна мысль – и на безоблачном небе появится маленькая тучка и прольется точечным дождем. Нет-нет, она запретила даже думать об этом. «Саморазрушение начинается с мелочей, – напомнила она себе, – никакого читерства
97!» Это было второе, не менее важное правило. Всего в ее уставе числилось три положения. Кроме упомянутых двух она не переносила цикличность. Словно психический недуг, повторяющиеся действия, будь то терзания о близких, которых не вернуть, или уже неинтересные, но поддерживаемые силой привычки, увлечения – эти рутинные повадки незаметно захватывают человека в капкан однообразия, и он не то что не ищет, а избегает чего-то нового. Он считает, что прожил жизнь и все знает, и ничего на свете его уже не удивит, так зачем и пытаться? С этой навязчивой идеей, лишенный жизненной задачи он обретает долгожданное упокоение. Ведь только благодаря смерти – этому гениальному порождению эволюции, что забирает у материи осознание самой себя, – существует жизнь. Но что бывает, когда разум томится без тела и некому его забрать? Если дать слабину и не ставить перед собой целей (хотя бесконечность времени когда-нибудь исчерпает и их), не выдергивать себя из патологических обсессий, то сама жизнь превратится в затянувшуюся смерть. В её оцифрованном обществе выход из положения был найден: жителям предлагается (не навязывается!) фиктивная смерть – цифровая реинкарнация. Данной практике дали название моно-но аварэ или по-простому – смерть внутри бессмертия, когда, родившись заново, неумирающие сущности вновь, с прежним очарованием воспринимали новоявленное бытие, не подозревая, что родились в компьютерной симуляции. И так они будут гарантированно – не то что обещали религии! – проживать одну жизнь за другой. В этом, конечно, тоже кроется своя красиво оформленная цикличность, но то исключение, которое полагается хорошему правилу. Далеко не все соглашались воспользоваться благом моно-но аварэ – желанное и недоступное для членов Совета, – но рано или поздно скука и пресыщенность брали верх. Тогда они приходили к ней, и Чиёко погружала их в сказочные миры, в такие восхитительные, в которые она, будь ее воля, с удовольствием и без оглядки отправилась бы сама.
Чиёко поднялась с хрустящих колен, скрипнули старческие суставы. Раскаленная двумя солнцами каменная плитка приятно обжигала огрубевшие подошвы ног. Она направилась за лейкой, но не кратчайшим путем, а через арку из теплого льда, чтобы не повторять прежний маршрут.
Сад – это спектакль, театральное представление, растянувшееся на века и приносящее безмерную радость. Ничто не сравнится по красоте с неторопливой мощью деревьев, вступивших в борьбу с удушающими лианами, или пестрым ковром цветов, воюющих с прожорливыми оврагами. Синхронизировав свое сознание с медлительной флорой, разум получает неисчерпаемое наслаждение. Природа придумывает новые способы завоевать окружающие стихии, за ее гениальностью можно наблюдать бесконечно долго. Собственно, что такое «долго»? Сугубо земное понятие – относительное и исключительно субъективное. Время в ее вселенной – мнимое
98, и идет оно по-своему: может ускоряться или вовсе останавливаться до такта ядра квантового процессора. Пока она наслаждалась бы шинрин-йоку
99, атлас созвездий изменился бы до неузнаваемости, Африка и Южная Америка столкнулись бы и вновь разошлись; могло случиться и наоборот: солнечный луч, вошедший в стратосферу, не успел бы покинуть нижней границы, а в ее мире прошли бы года. Впрочем, почему она все сравнивает с Землей? Пора забыть о бренном и жить по тем законам физики, которые она для себя сочинила.
