Кондиционированное лобби, расслабляющая музыка, приветливый персонал. Поднявшись на последний этаж, она замерла у голографической патиолы президентского номера. Позвонила.
Между тающими секундами раскинулась вечность. Эти секунды взбаламутили ил пережитого расставания. Почти три года минуло, а она приходит в трепет от ожидания встречи с ним.
Сторонница мягкого нонконформизма чувствовала, что поступает правильно. Женская интуиция не подведет. Странное письмо, датированное тридцать первым апреля, до которого оставалось три дня, вызвало небольшое замешательство. Каони, когда не прибегал к помощи ассистентов, не отличался внимательностью в делах. Или тридцать первое апреля означало дату, когда ей должны были вручить это послание? Может, она поторопила события, и в этот день ее ожидал бы сюрприз в виде свадебной арки и медового месяца на Дэнкинсе? Удивляло одно: почему адресованная ей записка была подписана Ёном Нгуеном… Или это проделки бывшего?
Голографическая дверь растворилась, на пороге патиолы возник Каони. Он стоял в бархатном халате, держа влажное полотенце, а с гуталиновых волос стекали быстрые капли. Ручейки пересекали узкий лоб и скатывались по острому носу, смачивая тонкие губы, которыми она когда-то упивалась. Это был ее Каони, любимый Каони. Он совсем не изменился.
– Ю? ― выронил он полотенце.
– Као.
– Ю, ты…
– Као. Мой милый Као. Пришла, как ты просил.
Пауза.
– Ты написал мне, и вот я тут.
– Ты жива… Я прилетел на твою кремацию.
Глава 8. Ён
Пленников повели по направлению к заброшенному буддистскому храму, выделявшемуся необычной изогнутой крышей среди прочих бетонных коробок, что уродовали и без того тоскливый ландшафт. Обитель Будды посеяла черепицу вокруг растерзанных забвением стен; крайнее окно подмигивало потускневшим золотом, линявшим с медитирующей статуи. Суперлюди, в отличие от своего создателя ― гомо сапиенс, ― не нуждались в психологических заплатках в виде религиозных ритуалов, ибо их рациональный ум был способен осознать неизбежность смерти, после которой не будет ничего.
Мужчина, вооруженный топором и внушающий неприятное чувство беззащитности, возглавил процессию. Иногда он поворачивал немытую рожу, задрапированную косматой бородой, и оглядывал плетущихся за ним пленников. Из-под шапки, натянутый до бровей, горел презрительный взгляд. Стрелкового оружия Ён не заметил, все члены банды имели при себе колющий и режущий хлам. Когда подвернется удачный момент, он сбежит и бежать придется быстро. Судя по налитым икрам горца, по которым курсировали ворсистые кромки укороченных штанов, он умеет бегать быстро, хотя физически намного слабее.
Юмису они отпустили. Она мило поболтала с захватчиками и ей дали уйти. Несмотря на вспыхнувшее к ней озлобление, Ён был вынужден признать, что никакая ученая степень не устоит перед обыкновенным женским коварством. Плутовка, казавшаяся в приложении для знакомств поверхностной и глуповатой, сумела увлечь, отчего внутри возникла необъяснимая тяга к женщинам, и никакие логические доводы не помогли ему совладать с собой. Тяга эта была связана исключительно с общением. Ничего больше его не волновало. А что касается тех сочащихся распутством фантазий, совсем недавно заливавших стены его кабинета, ― в том зрелищном вымысле стройный самец с упругими ягодицами и мускулистой спиной страстно работал над экзальтированной жертвой, ― так то было от напряженных раздумий над абиграммой. Или от нахлынувших воспоминаний о поездке в Куала-Лумпур, в котором он имел неосторожность посетить притон часовниц, обслуживающих мужские потребности. Эти размышления обрывались на сомнении, что оправдания об усталости надуманы. Аналитические рассуждения, базирующееся на жестких фактах, неосознанно подавляли в нем что-то скрытое, не давая развиваться дальше ― иначе как объяснить стремление к человеческой близости, в которой он рассматривал женщин исключительно как объект дружбы? Так или иначе, Ён, заинтригованный, возбужденный невинным интересом к общению с модницами, не усмотрел в Юмису какой-либо угрозы, когда на площади Моря Дирака Кси намекал на ее связи с повстанцами. От подозрений Трэя он тоже отмахнулся, но уже по иным причинам. Их было несколько. Кроме того, что он соблюдал указания абиграммы, согласно которым следовало разыскать девушку в санчасти, и помимо желания докопаться до первопричины покушения на них, он боролся со сразившим его разочарованием. Сразу после того, как он очухался от удара сиденьем, его интерес к Юмису стремительно пошел на убыль, если не сказать схлопнулся, как волновая функция на квантовом уровне. Долгожданная встреча с обольстительницей не принесла той вспышки бодрости, какая бывает от нового знакомства. Общаясь с Трэем, он с интересом расспрашивал того о всяких житейских мелочах, об учебе, о любимых напитках и даже о пусанских прилипалах поговорили. А от ужимок Юмису, ее полунамеков и объятий, становилось тошно. Физик списал потерю влечения к ее персоне на то, что ситуация сложилась неподходящая и оба были на взводе. Он надеялся, что страсть к общению с обладательницей пышных грудей проснется ― но нет, все только ухудшалось. Впоследствии он проигнорировал сомнения Трэя, за что жестоко поплатился. Их обоих предали. Теперь, когда отрезвляющая реальность продемонстрировала изнанку Юмису, нелюдимый ученый сделал обобщающий вывод, что все обладательницы двух Х-хромосом действуют на него, как Третий закон Ньютона: чем напористее давит сила женственности, тем больше растет неведомая сила противодействия. Что любопытно, разочарование вовсе не блокировало желания отгородиться от всех людей ― просто направляло его куда-то в сторону, подальше от женской хитрости. Одно он знал наверняка: в компании Трэя ему уютнее.
Толчок в спину заставил двигаться быстрее. Процессия проследовала мимо пожухших табличек, запрещающих вход и информирующих, что деревянное здание представляет историческую ценность и будет восстановлено; дата реставрации стерлась от времени.
По звуку шагов Ён определил, что их конвоиры ― женщина и двое парней, ― заболтавшись, отстали. Если бежать, то не медля ни минуты.
Ён рванул. Крикнул Трэю: «Бежим!», ― и погнал прочь. Густой занавес пыли скрыл его от преследователей, хотя бешеного азарта погони он не услышал.
Скорость нарастала. Отрыв ― он воспарил над землей. Время, изучению которого посвящена жизнь, замедлилось. Он пролетает над кочками и ухабами. Падение. Грудь взрыла целину.
Его обездвижили. Ноги скованы веревкой с каменными шарами на концах.
Бесцеремонным движением, дернув за плечо, его развернули на спину. В грудную клетку, горевшую от падения, врезалось колено. Дикарка отбросила с лица расхлеставшиеся из капюшона черные патлы и залаяла на непонятном языке, подмешивая матерные выражения на китайском. Она могла сойти за местную ― высокие скулы, бронзовая кожа, тонкие губы, ― если бы не варварские изъяны. Шрамы и рытвины на заскорузлых щеках, сморщенный ожогом висок и хищный оскал, на который гомо супериор неспособен в силу анатомических особенностей. Эти отметины выдавали в ней уроженку заброшенных земель. Она рыкнула, оголив желтые клыки, и покрутила перед носом коротким ножом с намотанной на рукоятку бечевкой для удобного хвата. Ён опустил голову в знак капитуляции. Он сбежит от шайки неотесанных повстанцев, обязательно сбежит, но в другой раз.
