В 1830-х годах в доме Голландской церкви жил голландский посланник, печально известный барон Геккерн. Его полное имя – Якоб Теодор Борхардт Анна ван Геккерн да Беверваард. В 1826 году он был назначен голландским посланником при императорском дворе в Петербурге. Войдя сразу в высший петербургский свет, Геккерн стал скандально известен своими давними беспорядочными гомосексуальными привязанностями, наклонность к которым он приобрел еще в юности, когда служил юнгой на кораблях дальнего плавания. Похоже, порочной страсти к особям своего пола он и не думал скрывать, а «коллекционирование» мальчиков едва ли не открыто продолжал и в Петербурге. Товарищ Дантеса по службе в Кавалергардском полку А.В. Трубецкой впоследствии рассказывал, что «Геккерн был педераст, ревновал Дантеса и потому хотел поссорить его с семейством Пушкина. Отсюда письма анонимные и его сводничество». Затем Трубецкой переходит к воспоминаниям о Дантесе: «Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном, или Геккерн жил с ним. В то время в высшем обществе было развито бугрство. Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в сношениях с Геккерном он играл только пассивную роль».
В 1833 году, находясь проездом в Германии, на каком-то постоялом дворе Геккерн случайно познакомился с «мечущимся в горячке от простуды» Дантесом. Юноша был вдвое младше барона. Геккерн буквально вылечил его, днем и ночью ухаживая за несчастным больным, а затем привез в Петербург и усыновил. Их интимная близость была известна всему Петербургу.
В истории с роковой дуэлью Пушкина и Дантеса Геккерн сыграл самую отвратительную роль. Судя по всему, он был инициатором и главным исполнителем интриги, приведшей к гибели поэта. Это подтверждается и вердиктом военного суда, где разбиралось дело о дуэли между Пушкиным и Дантесом. Там сказано, что «министр барон Геккерн, будучи вхож в дом Пушкина, старался склонить жену его к любовным интригам с своим сыном» и «поселял в публике дурное о Пушкине и его жене мнение насчет их поведения». Если верить петербургскому городскому фольклору тех преддуэльных дней, таким образом старый Геккерн решил отомстить Пушкину за то, что тот якобы самым решительным образом отклонил оскорбительные домогания Геккерна и отказался стать его любовником.
В 1837 году Геккерн был вынужден уехать из России.
4
За Домом Голландской церкви от Невского проспекта отходит Большая Конюшенная улица, возникшая в 1730-х годах как проезд с Невского проспекта к придворным конюшням. Строились здесь в основном зажиточные и очень богатые домовладельцы. Сказывалась близость к центральной улице города. Одним из таких застройщиков оказался булочный мастер, швейцарский подданный Ф.К. Вебер. Большой четырехэтажный, с магазином на первом этаже доходный дом № 13, известный в Петербурге как «Дом Вебера», построен для него в 1852–1853 годах по проекту академика архитектуры Карла-Густава Альштрема. В арсенале городского фольклора сохранился анекдот. Император Александр II, проезжая однажды по Большой Конюшенной, обратил внимание на новый дом и спросил: «Чей это дом?». Ему ответили: «Булочника Вебера». – «Видно, у него хорошие дрожжи», – отметил государь.
В 1909 году на Большой Конюшенной улице, 21–23, по проекту архитектора Э.Ф. Вирриха было построено здание для магазина Гвардейского экономического общества. В дореволюционном Петербурге его хорошо знали по обиходным названиям «Гвардейка», или «Гвардейская экономка». Выпускники военных училищ и офицеры гвардейских полков пользовались здесь некоторыми преимуществами.
В 1927 году в этом здании открывается универмаг ДЛК, или Дом ленинградской кооперации. Затем преобразуется в торговую фирму «Дом ленинградской торговли». С тех пор аббревиатура ДЛТ стала завоевывать заслуженную славу среди ленинградцев и многочисленных гостей города.
Между тем интригующая аббревиатура, почти совпадающая с инициалами известного политического революционного деятеля Льва Давидовича Троцкого, породила множество ассоциаций. Появилась легенда о том, что в середине 1920-х годов строгие ревнители русского языка вряд ли могли допустить такую лингвистическую небрежность. Если и называть таким образом торговое заведение, то уж никак не Дом ленинградской торговли (ДЛТ), а Ленинградский дом торговли (ЛДТ). Но, как на зло, в это время Лев Давидович Троцкий объявляется врагом народа и изгоняется из священных рядов большевистской партии. И если оставить безупречно правильную аббревиатуру ЛДТ, то не станет ли это невольным памятником опальному члену ЦК ВКП(б), да еще в недавнем прошлом председателю Петросовета? За это можно и поплатиться. И тогда в тех непростых условиях идеологической борьбы якобы и пошли на дешевый трюк, поступившись общепринятой логикой и обыкновенными правилами письма.
Универмаг Гвардейского экономического общества. Фото 1913 г.
На противоположной стороне Конюшенной улицы в 1733 году именным указом императрицы Анны Иоанновны был выделен участок № 8 для финско-шведского церковного прихода. Уже через год здесь была построена деревянная церковь Святой Анны, которая первоначально предназначалась для обслуживания обитателей «Финских шхер». К концу века деревянная церковь пришла в ветхость, и в 1803–1805 годах вместо нее возвели каменную по проекту архитектора Х.Г. Паульсена. Храм освятили в честь Святой Марии, небесной покровительницы матери императора Александра I, вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Финны называли церковь по-своему: Мариенкиркко.
«Финскими шхерами» в начале XVIII века называли район от Мойки в сторону современной Дворцовой площади. Финны старательно подчеркивали свою самостоятельность и автономность и даже Петербург называли по-своему – «Финополис», или «Пиетари», а район Большой Конюшенной улицы вокруг Финской церкви в самом цент ре Петербурга – «Финским уголком», или «Маленькой Финляндией».
Авторитет трудолюбивых и добросовестных финских крестьян в Петербурге был высоким. Среди русских молочниц сложилась языковая традиция произносить «молоко», «масло», «сливки» с акцентом, на финский манер. Так демонстрировалось высокое качество товара. Местные финны утверждают, что пословица «Почем фунт лиха?» этимологически восходит к финскому слову «liha», что означает обыкновенное «мясо», которое окрестные финны из так называемого «Финского пояса Петербурга» в избытке завозили на питерские рынки и фунтами продавали горожанам. Видимо, фунт мяса стоил не так дешево, если в фольклоре «liho» могло трансформироваться в «беду» или «несчастье».
Финская церковь Св. Марии. Фото 2016 г.
Финские крестьяне были постоянными и непременными участниками всех, особенно зимних, петербургских народных гуляний. Тысячи извозчиков наезжали в Петербург на две короткие масленичные недели со своими легкими расписными, празднично украшенными санками, которые, как и их возниц, петербургские обыватели называли «вейками» – от финского слова veikko, что в переводе означает «друг», «товарищ», «брат». Считалось, что не прокатиться на Масленице, как тогда говорили, «на чухне», все равно, что и самой Масленицы не видеть. Это было красиво и весело. А главное – дешево. Дешевле, чем у русских ямщиков. Плата за проезд в любой конец города составляла тридцать копеек. Широкой известностью пользовалась в Петербурге поговорка финских легковых извозчиков, которую, коверкая язык, любили повторять горожане: «Хоть Шпалерная, хоть Галерная – все равно рицать копеек». В доказательство сравнительной доступности финских извозчиков приводился анекдот о своих, доморощенных «ваньках»: нанимает одна дамочка извозчика, чтобы доехать от Николаевского вокзала до Николаевского моста. «Ванька» за такой пробег требует полтинник. «Помилуй, Господь с тобой! – восклицает барыня. – Полтинник? Двугривенный! Тут два шага». А «ванька» ей в ответ: «Широко шагаешь, барыня, штаны порвешь». А тут тридцать копеек. И в любой конец города.
