Как и кафе в Париже, кабаре в Петербурге стало символом авангардной культуры. И тут и там среди посетителей кафе были наиболее яркие представители искусства обеих столиц. В Париже – Альфонс Доде, Поль Верлен, Клод Дебюсси, в Петербурге так называемые «собачьи заседания» регулярно посещали Анна Ахматова, Константин Бальмонт, Николай Гумилев и многие другие. Постоянным посетителям присваивалось почетное звание «Друг Бродячей собаки».
Понятно, что богемные сходки не обходились без скандалов. Один из них связывают с посещением «Бродячей собаки» Владимиром Маяковским, который бросил в лицо присутствовавшим свое знаменитое: «Вам, проживающим за оргией оргию…». В прессе поднялся невероятный шум. В другой раз «Собаку» обвиняли в «разгуле безнравственности». Наконец, в марте 1915 года «Бродячую собаку» закрыли. Якобы в связи с «сухим законом», за продажу спиртного в военное время.
Окончательное формирование площади Искусств завершилось в 1957 году, когда в центре площади был установлен памятник А.С. Пушкину, который до сих пор считается одним из лучших образцов советской монументальной скульптуры в Ленинграде. Памятник исполнен по модели скульптора М.К. Аникушина.
Мифология памятника началась уже при его установке. Рассказывают, что именно тогда якобы произошла та полуанекдотическая история, которую любил при всяком удобном случае повторять сам автор памятника Аникушин. Будто бы монтажники несколько раз пытались опустить пьедестал на подготовленный фундамент, а его все заваливало на одну сторону. В конце концов усомнились в точности расчетов. Пригласили Михаила Константиновича Аникушина, но и под его руководством пьедестал не желал принимать вертикальное положение. Еще раз проверили расчеты, замерили высоты фундамента – ничего не получалось. В отчаянье скульптор заглянул в узкий просвет между фундаментом и плоскостью нависшего над ним, удерживаемого мощными стальными тросами пьедестала. И замер от радостного изумления. Почти у самого края основания постамента он заметил невесть как прилипшую к камню двухкопеечную монетку. Аникушин облегченно вздохнул, отколупнул монетку, выпрямился и скомандовал: «Майна!». Пьедестал, ничуть не накренившись, занял свое расчетное положение. Как и положено. И никакого конфликта. Словно в детском мультфильме.
Памятник Пушкину стал несомненной творческой удачей скульптора. Он так естественно вошел в архитектурную среду площади Искусств, что кажется, будто стоит на этом месте еще с первой четверти XIX века, с тех самых пор, как архитектор Карл Росси закончил строительство Михайловского дворца и распланировал площадь перед ним. Даже придирчивый фольклор практически не смог найти ни одного изъяна в фигуре Пушкина. Разве что непропорционально длинная, вытянутая вперед рука поэта позволила заговорить в одном случае о «Пушкине с протянутой рукой», в другом – о некоем метеорологе, который вышел на улицу, чтобы проверить, не идет ли дождь. Как утверждает Лев Гумилев, Анна Андреевна Ахматова воскликнула, впервые увидев памятник: «Фи! Как же он может так размахивать руками? Ведь он же дворянин». В остальном, судя по городскому фольклору, «памятник Пушкину во дворе Русского музея», как иногда говорят туристы, безупречен.
Между тем есть легенда о том, как исключительно благодаря вытянутой руке Пушкина был спасен Аникушин от неминуемой смерти. По легенде, при установке памятника Аникушин решил лично отполировать голову поэта. Он забрался на памятник, но не удержался, полетел вниз и не погиб только потому, что зацепился за вытянутую руку Пушкина.
Сквер вокруг памятника Пушкину стал любимым местом отдыха не только туристов, но и жителей окрестных кварталов. Здесь всегда многолюдно. Как утверждает школьный фольклор, «у памятника Пушкину всегда много людей и писателей». Вот два пионера из нашего советского прошлого отдают честь Пушкину. К ним подходит мальчик: «Это кому вы честь отдаете?» – «Пушкину». – «Это который „Муму“ написал?» – «Ты что?! „Муму“ Тургенев написал». – Мальчик отошел. Через минуту подошел снова: «Не пойму я вас, ребята, „Муму“ Тургенев написал, а вы честь Пушкину отдаете».
А вот два туриста из Франции. «Не пойму, – говорит один другому, – попал Дантес, а памятник Пушкину».
А вот мужик из местных, сидит в сквере у памятника. Вдруг слышит голос сверху: «Послушай, друг. Постой за меня часок. Дело срочное». Мужик согласился и залез на пьедестал, а Пушкин с него сошел. Прошел час, другой. Нет Пушкина. Надоело мужику на пьедестале стоять, и пошел он искать Пушкина. По Михайловской. На Невский. По галерее Гостиного двора. В бывший Толмазов переулок. В 27-е отделение милиции. «Вам тут Пушкин не попадался?» – «А у нас тут все Пушкины. Вот медвежатник. Вот форточник. Вот бомж». – «А в уголке?» – «Да тоже Пушкин. Рецидивист». – «А он что?» – «Да чуть ли не каждый вечер ловит голубей и гадит им на головы. Говорит в отместку».
Армянская церковь. Фото 2000-х гг.
В городском фольклоре памятник Пушкину называют удобной в произношении аббревиатурой «Пампушкин» и беззлобным каламбуром: «Памятник Пушкину скульптора Аникушкина».
Возвращаясь на четную сторону Невского проспекта, надо напомнить читателям, что в 1772 году по личной просьбе ювелира Императорского двора Ивана Лазарева Екатерина II разрешила на месте собственных конюшен Елизаветы Петровны возвести Армянскую церковь во имя Святой великомученицы Екатерины с двумя домами при ней.
В истории Петербурга армяне впервые упоминаются в указе от 1711 года, который предписывал как чиновникам, так и обыкновенным обывателям «армян как возможно приласкать и облегчить, в чем пристойно, дабы тем подать охоту для большего их приезда». Понятно, что часть армянских купцов по завершении дел в Петербурге возвращалась на родину. Но некоторые приживались в сыром петербургском климате и оставались, как тогда выражались, «на вечное житье». Через десять лет после упомянутого указа армянская община в Петербурге насчитывала около тридцати дворов, а на Васильевском острове, в районе 3-й линии, уже существовала Армянская улица. В 1740 году общине было разрешено построить свою церковь там же, на 3-й линии Васильевского острова, на дворе армянина Луки Ширванова.
В XIX веке во главе петербургской армянской колонии стал коллежский советник Иван Лазаревич Лазарев (Ованес Лазарян), чьи предки еще в середине XVIII века перебрались из иранского города Новая Джульфа в Россию. По инициативе Лазарева в Петербурге на Невском проспекте была выстроена Армянская церковь и основано Армянское кладбище на набережной реки Смоленки. Точных сведений о численности армян в Петербурге XIX века нет. Однако в какой-то мере о ней можно судить по количеству захоронений на кладбище. К концу века их насчитывалось четыреста десять.
Армяне, проживавшие в Петербурге, были купцами и профессиональными военными, врачами и педагогами, чиновниками и торговцами. В собрании петербургского городского фольклора есть два анекдота, героями которых стали армяне. Интерактивное радио. Звонок в студию: «Здравствуйте». – «Здравствуйте. Говорите. Мы вас слушаем». – «Меня зовут Лена. Вчера на Кузнечном рынке я нашла кошелек. В нем три тысячи долларов, две тысячи дойчмарок и документы на имя Гарика Акопяна. Исполните, пожалуйста, для него хорошую песню. Спасибо». И второй анекдот. Вокруг Медного всадника бегает, восторженно причмокивая и размахивая руками, армянин. «Вах, какой армян! Какой армян! Вах! Вах!» – «Какой же это армянин? – спрашивает его прохожий. – Это русский царь Петр Первый». – «Какой царь?! Какой царь?! Ты что, не видишь – написано: Га́зон ЗасеЯн?»
