Армянской церкви принадлежат два дома, за № 42 и 44. Дом № 42 дошел до нас после реконструкции, предпринятой известным петербургским архитектором А.И. Мельниковым в 1835–1837 годах. С 1842 по 1873 год в нем жил поэт Федор Иванович Тютчев.
Тонкая лирика стихов Федора Тютчева с глубоким философским подтекстом, заложенным буквально в каждой строчке, долгое время считалась уделом избранных эстетов. Поэтом «для всех» он стал не вдруг, должно было пройти время. Даже Тургенев не сразу признал его стихи, но именно ему принадлежат слова о Тютчеве: «Кто его не чувствует, тем самым доказывает, что он не чувствует поэзии». Еще более решителен в оценке творчества Тютчева был Лев Толстой: «Без Тютчева жить нельзя».
Между тем в петербургском обществе Тютчева более знали как опытного дипломата, долгое время проработавшего за границей, эстета и салонного острослова. Многие оброненные им реплики сразу становились достоянием фольклора и до сих пор считаются жемчужинами петербургской мифологии. Так, однажды Тютчев узнал, что некто собирается жениться на даме легкого поведения. «Это похоже на то, – иронически проронил он, – как если бы кто-нибудь пожелал купить Летний сад… для того, чтобы в нем прогуливаться». Его острый язык не щадил ни мужчин, ни женщин. Так, некую госпожу охарактеризовал так: «Неутомимая, но очень утомительная». А описывая семейное счастье одного из своих родственников, заметил: «Он слишком погрузился в негу своей семейной жизни и не может из нее выбраться. Он подобен мухе, увязшей в меду».
Так же беспощаден был Тютчев к сильным мира сего. «Русская история до Петра Великого сплошная панихида, а после Петра Великого – одно сплошное уголовное дело», – говорил он. И про Николая I: «По внешности он великий человек». По другой версии, тютчевская фраза выглядела несколько иначе: «У Николая фасад великого человека». Это, кстати, совпадало с мнением об императоре, высказанном однажды Пушкиным: «В нем много от прапорщика и мало от Петра Великого».
Попасть на язык Тютчеву означало то же самое, что быть осмеянным во время дворцового приема. Клеймо, поставленное Тютчевым, оказывалось несмываемым. Про канцлера Горчакова Тютчев говорил: «Он заурядная натура и с бо́льшими достоинствами, чем можно предположить по наружности. Сливки у него на дне, молоко на поверхности». Когда канцлер Горчаков сделал камер-юнкером некоего Акинфьева, в жену которого был влюблен, Тютчев проронил: «Князь Горчаков походит на древних жрецов, которые золотили рога своих жертв». А по поводу сановников, близких к императору Николаю I и оставшихся у власти при Александре II, сказал однажды, что они напоминают ему «волосы и ногти, которые продолжают расти на теле умерших еще некоторое время после их погребения в могиле».
В столицу, после работы за границей, Тютчев вернулся в 1844 году. «Я без грусти расстался с этим гнилым Западом, таким чистым и полным удобств, – по привычке шутил он в письме к жене, – чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины».
Последние годы жизни Тютчева были омрачены тяжелой болезнью мочевого пузыря. Ему часто выпускали мочу посредством зонда. Однажды после такой тяжелой процедуры его спросили, как он себя чувствует. И смертельно больной Тютчев не смог себе изменить. Слабым голосом он продолжал шутить: «Видите ли, – едва слышно проговорил он, – это подобно клевете, после которой всегда что-нибудь да остается».
Последние два месяца своей жизни Тютчев провел в Царском Селе. С постели уже не вставал. Накануне смерти его посетил император Александр II. До этого царь никогда у Тютчевых не был. Все понимали, что посещение было вызвано желанием проститься с поэтом. Понимал это и сам Тютчев. Едва Александр покинул квартиру, как он попробовал в последний раз пошутить: «Было бы крайне неделикатно, если я не умру на другой же день после царского посещения».
Невский пр., 48. Пассаж. Фото 1916 г.
Невский пр., 48. Пассаж. Фото 2003 г.
В 1846–1848 годах на участке Невского проспекта вблизи Садовой улицы граф Яков Иванович Эссен-Стенбок-Фермор по проекту архитектора Р.А. Желязевича строит Пассаж – совершенно новое для Петербурга того времени торгово-зрелищное заведение. Трехэтажное здание Пассажа представляло собой крытую галерею с расположенными в ней 64 торговыми помещениями, кофейнями, ресторанами, кондитерскими. Отдельный вход со стороны Итальянской улицы вел в театральный зал. В Европе такой тип торгово-зрелищных пассажей давно уже был в моде. Непривычные к подобным удобствам петербуржцы прозвали Пассаж «Туннелем».
Существует легенда, что место для его строительства выбрано неслучайно. Якобы граф Яков Иванович, будучи страстным поклонником примадонны Александринского театра Варвары Николаевны Асенковой, умершей за несколько лет до того, задумал возвести Пассаж в память о ней. Будто бы на этом самом месте он видел ее в последний раз.
Гигантский квартал нечетной стороны Невского проспекта от здания Городской думы до Садовой улицы и в глубину до Чернышева переулка еще в 1740-х годах был занят деревянными торговыми лавками, которые «пожарного страха ради» было решено перестроить в каменные. Проект нового Гостиного двора исполнил блестящий архитектор зрелого барокко Б.Ф. Растрелли. Но проект торговых лавок, по пышности мало чем отличавшийся от его же дворцовых построек, не устроил прижимистых купцов, на деньги которых он должен был реализовываться. Они добились отмены проекта и тут же заказали новый архитектору Ж.-Б. Валлен-Деламоту. Строительство затянулось, и новый Гостиный двор – прекрасный образец архитектуры раннего классицизма – был открыт только в 1785 году.
Благодаря Гостиному двору, петербургская фразеология обогатилась такой идиомой, как «гостинодворская галантерейность» – елейная, подобострастная, навязчивая обходительность «гостинодворских сидельцев», как в старину называли продавцов. При этом вовсе не исключалось и самое обыкновенное хамство. А.Ф. Кони вспоминает анекдот о продавцах ситников и калачей в галереях Гостиного двора. На укоризненное недовольство по поводу найденной в начинке тряпки торговцы качали головами: «А тебе за три копейки с бархатом, что ли?».
С Гостиным двором связан ряд петербургских легенд и анекдотов. Одна из историй рассказывает о великом князе Николае Николаевиче, который был страстно влюблен в дочь купца, содержавшего лавку в Гостином дворе. По обычаям того времени, он пошел просить разрешение на брак у императора. Александром III был дан следующий ответ: «Я состою в родственных связях со многими дворами Европы, но с Гостиным не состоял и не буду».
Гостиный двор, или «Гостинка», как его называли в народе, с давних пор является постоянным объектом городского фольклора. «Голубой зал», или «Брестская крепость», – знаменитый секретный отдел, где в советские времена одевалась местная партийная власть и советская номенклатура. «Галера» – галерея первого этажа Ломоносовской и второго этажа Садовой линий – место сбора ленинградских фарцовщиков, спекулянтов и перекупщиков. «Восьмая колонна» – галерея первого этажа со стороны Думы. «Гости города», или «гостинодворцы», – успешно промышлявшие на «Галере», или «Галерке», приезжие из южных республик. «Очередники» – спекулянты, преимущественно пожилого возраста, обладатели самых разных удостоверений, которые давали право на внеочередные покупки. «Очередники» устраивали круговые очереди из своих людей и скупали для перепродажи все, что только было возможно. «Гостиный вор» – перифраз известного городского топонима, характеризовавший взаимоотношения продавцов и покупателей советского периода.
