Кафе-автомат и тротуар Невского проспекта перед ним одно время стали излюбленным местом схода ленинградских глухонемых. Здесь они встречались, проводили досуг, обменивались информацией, искали работу. До сих пор об этом микрорайоне говорят: «Биржа глухонемых», по аналогии с существовавшей на этом перекрестке в первой четверти XVIII века одной из многочисленных петербургских бирж по предложению и спросу рабочей силы. Спрос во многом удовлетворялся крестьянами, которых нужда и необходимость внести оброк гнала из окрестных деревень в город. Поиск работы начинался с обязательной регистрации в Конторе адресов, где прибывшие получали временный вид на жительство и адреса петербургских бирж труда. Их было несколько. Плотники и каменщики предлагали себя на Сенной площади, кухарки терпеливо ожидали своих будущих хозяев на Никольском рынке, лакеи и садовники – у Синего моста. Особую категорию составляли поденщики, не имевшие специальности и бравшиеся за любую работу. Их можно было нанять на перекрестке Литейного и Невского проспектов, на так называемой «Вшивой бирже», где среди беспорядочной толпы работников и нанимателей сновали услужливые уличные парикмахеры, готовые за незначительную плату сделать стрижки тут же, на тумбе тротуара.
С тех пор утекло много воды. Парикмахерское дело давно поставлено на промышленную основу. Парикмахерские салоны заняли прекрасно оборудованные помещения, во множестве разбросанные по всему городу. Однако фольклор именно с Невским проспектом связывает надежды обывателей на приобретение ухоженного и щеголеватого вида:
В парикмахерской на Невском
Раздаются голоса:
«Кто последний? Я за вами —
Брить на ж… волоса».
Сегодня кафе-автомата на Невском, 45, не существует. В его помещении расположилось кафе «Макдональдс».
В 1880 году на углу Невского и Владимирского проспектов по проекту архитектора П.Ю. Сюзора строится гостиница, которая вскоре после открытия Николаевской железной дороги между Петербургом и Москвой и строительством Николаевского, ныне Московского, вокзала стала официально называться «Москва». При гостинице работал модный ресторан. Позже гостиницу закрыли, перепланировав все гостиничные площади под ресторан. За рестораном сохранилось название «Москва».
В нижнем этаже, на углу, появилось безымянное кафе, которое тут же в народе получило название «Подмосковье». Иногда его называли по имени некой продавщицы: «У Веры». Затем, если верить фольклору, стены кафе расписал художник Евгений Михнов. На белых кафельных плитках кафе появились огромные «пародийные петухи». Среди постоянных посетителей кафе родилось новое название: «Петушки». Его-то и облюбовала ленинградская неформальная молодежь для своих постоянных встреч. В общение они привнесли свои обычаи и традиции, свои непривычные для непосвященных правила поведения, собственный, раздражающий взрослых, молодежный сленг. Атмосфера в кафе резко противоречила обязательным рекомендациям по проведению культурного досуга и отдыха комсомольцев и молодежи. В ленинградской мифологии появилось название этого места: «На углу всех улиц».
Вскоре у кафе появилось новое неформальное название «Сайгон» с его многочисленными вариантами и модификациями: «Сайг», «Сайгак» и так далее. Согласно общему, широко распространенному мнению, схема создания таких омонимов была традиционно простой. В названии, как это было часто принято в городском фольклоре, зафиксировалась одна из тогдашних горячих точек планеты. В то время шла американо-вьетнамская война, и симпатии молодежи были, конечно, на стороне вьетнамцев.
Но в фольклоре сохранилась и легендарная версия этимологии «Сайгона». Об этом до сих пор с удовольствием рассказывают бывшие «сайгонщики», как они любят себя называть. Вот как об этом повествует легенда. Правила поведения в кафе запрещали курение внутри помещения. Ребята выходили в тесный «предбанник», сразу наполнявшийся густыми облаками дыма, сквозь который не всегда можно было не только видеть, но и слышать. Однажды к ним подошел милиционер: «Что вы тут курите. Безобразие! Какой-то Сайгон устроили». Слово было найдено, а, как известно, «в начале было слово…». Так в ленинградской топонимике появилось одно из самых знаменитых и популярных названий – «Сайгон». Соответственно, постоянные посетители «Сайгона» стали «сайгонщиками» и «сайгонавтами». Иногда пользовались собирательным именем, которым называли все молодежное сообщество, тусовавшееся вокруг «Сайгона»: «Сайгония», или «Страна Сайгония».
Говорят, органы госбезопасности всячески старались сохранить «Сайгон» в том виде, как он сложился. Так будто бы было легче контролировать молодежные движения. Можно предположить, что среди постоянных посетителей кафе было немало обыкновенных доносителей. «Сайгонщики» это хорошо понимали. Однажды, после очередного ремонта, в «Сайгоне» появилась стена, сплошь декорированная зеркалами. «Сайгонщики» были уверены, что за ними спрятана специальная аппаратура, с помощью которой все «снимается и записывается».
Интерес ленинградской общественности к «Сайгону» был всегда велик. Это легко подтверждается городским фольклором, его уникальной фразеологией, которая теперь уже, надо полагать навсегда, останется в словарях городской обиходной речи петербуржцев. Хорошо известна формула братской общности, ничуть не меньшая по значению, чем «В одном полку служили»: «На одном подоконнике в „Сайге“ сидели». Надо напомнить, что широкие низкие подоконники «Сайгона» и в самом деле успешно использовались наряду с общепитовскими высокими столиками. На подоконниках пили кофе и вели умные беседы, ожидали товарищей и просто отдыхали. Уникальной формуле общности вторит столь же уникальная клятва, в надежности которой сомневаться было не принято: «Век Сайгона не видать!». В последнее время появилась формула, еще более расширившая и углубившая значение «Сайгона» в глазах современных петербуржцев: «Вышли мы все из „Сайгона“».
Пик популярности «Сайгона» пришелся на время агонии советской власти. Фольклор отметил это явление броской и запоминающейся формулой: «У совка агония, вот и пью в „Сайгоне“ я». Среди завсегдатаев «Сайгона» были известные в будущем диссиденты и политики, поэты и художники, актеры и общественные деятели: Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Иннокентий Смоктуновский, Борис Гребенщиков, Юрий Шевчук, Михаил Боярский, Евгений Рейн, Михаил Шемякин и многие другие, кого в начале окрестят, кто с ненавистью, а кто с благодарностью «шестидесятниками». Память о «Сайгоне» сохранилась не только в фольклоре. О нем слагали стихи и пели песни:
Мы познакомились с тобой
В «Сайгоне» час назад.
Твои глаза сказали «Да»,
Поймав мой нежный взгляд, —
пел кумир молодежи тех лет Майк Науменко.
Но если ленинградцы к «Сайгону» относились традиционно терпимо и снисходительно, как к любому проявлению молодежной авангардной культуры, то московские неонацисты, лжепатриоты и прочие политические маргиналы из бывших комсомольцев на дух не переносили неповторимый питерский «Сайгон». В конце 1980-х годов, если верить фольклору, они объединились вокруг идеи разгромить «Сайгон» и примерно наказать «Сайгонщиков». Говорят, в 1987 году на Питер двинулись несколько поездов, набитых «люберами». И хотя милиция об этом была заранее осведомлена и еще где-то под Тосно все москвичи были высажены из поездов и отправлены обратно в Первопрестольную, на Московском вокзале, если верить фольклору, собралось огромное количество ленинградских гопников, бомжей и прочего сброда с единственной целью – отразить нападение Москвы на Питер.
