После его смерти говорили, что «умер последний свободный гражданин России», и передавали друг другу легенду о том, как умирал великий ученый. Он собрал всех своих учеников и стал диктовать ощущения человека при переходе из одного мира в другой. Последними его словами были: «Ну вот, коллеги, я и умер, – но тут же тихо продолжил, – но заметьте, щетина и ногти у меня продолжают расти». В этот момент, как утверждает легенда, в дверь постучали. Некий посетитель просил Павлова принять его. «Академик Павлов занят, – сказали ему, – он умирает».
Вскоре после смерти Павлова Знаменская церковь была закрыта, а в 1940 году снесена. После войны на месте снесенной церкви был разбит сквер с перенесенным с Пулковского шоссе томоновским фонтаном в центре. Этот фонтан в свое время находился в Московском парке Победы, а ныне установлен на Сенной площади.
Наконец, в 1950-х годах на месте снесенной Знаменской церкви был выстроен безликий наземный павильон станции метро «Площадь Восстания». Павильон увенчан куполом со шпилем, более похожим на корабельный флагшток, на который, говорят, до сих пор нет-нет да и перекрестятся проходящие мимо старушки. А еще верующие люди утверждают, что здесь, возле станции метро, на месте которого некогда стоял приходской храм, можно увидеть призрак академика Ивана Петровича Павлова.
Всё длиннее расстояния.
Всё отчетливей черта.
Нет над площадью Восстания
Ни Знаменья, ни креста.
Только небо малой родины
Без истории мертво.
Стал похожим на пародию
Купол станции метро.
Но святая память мест
Стен прочнее и фундамента.
Бабы крестятся на крест,
Что еще остался в памяти.
Жизнь проносится, как вихрь,
Умирают листья палые.
Павильон метро для них
До сих пор как церковь Павлова.
От календ и до календ
В ожиданье воздаяния
Мир преданий и легенд
Жив на площади Восстания.
Иллюзорный мир мечты
В поле собственного зрения.
Бабам видятся кресты,
Будто вещие знамения. ***
В начале социалистической эры благодаря деятельности пресловутой ВЧК в стране была создана целая сеть воспитательно-трудовых учреждений для малолетних беспризорников, лишенных родителей и домашнего очага. Их свозили с вокзалов и тюрем, из распределительных пунктов и отделений милиции, из притонов и приютов во время ночных облав. Некоторые воспитательные и трудовые дома создавались на базе дореволюционных благотворительных Домов призрения, некоторые возникали вновь. Однако, если верить городскому фольклору, и те и другие становились предметом серьезной озабоченности как местных жителей, так и городских властей.
В конце XIX века в помещениях современной гостиницы «Октябрьская», располагающейся на Лиговском проспекте, было организовано Государственное общество призора (ГОП) для попечения и заботы о брошенных и неимущих. Сюда доставляли беспризорных детей и подростков, занимавшихся мелким грабежом, мошенничеством и хулиганством. После Октябрьской революции на «Лиговке», или «Лигов-стрит», как ее тогда называли, в том же здании было организовано Государственное общежитие пролетариата для тех же целей, с той же аббревиатурой ГОП в названии. В 1920-х годах сюда свозили на перевоспитание всех отловленных в Петрограде беспризорников. По неизлечимой в то время страсти всякое название превращать в аббревиатуру, общежитие называли «ГОП» (Городское Общежитие Пролетариата). В народе звучную аббревиатуру расшифровывали так: «Гостиница Обездоленного Пролетариата». А малолетние обитатели ГОПа в городском фольклоре получили прозвище «гопники».
Сделаем небольшое, но необходимое отступление. Этимология слова «гопник» известна давно. Согласно словарю русского языка Владимира Даля, «гопник» происходит от слова «гоп», что значит «прыжок, скачок или удар», а «гопнуть» – от глаголов «прыгнуть» или «ударить». В дальнейшем филологи расширили характеристику понятия «гопник». Этим словом стали обозначать «агрессивно настроенных подростков, близких к криминальному миру либо с криминальными чертами поведения». Говоря проще, этим термином метили «мошенников, налётчиков, погромщиков и хулиганов».
Есть, впрочем, еще одно толкование, на этот раз связанное с уголовным происхождением наших «гопников». Будто бы это слово восходит к «гопу», что на уголовном жаргоне означает «ночлежка, место, где можно переночевать воровской или грабительской группе». Из всего этого следует, что если мы говорим о петербургском городском фольклоре, то имеем в виду исключительно наших, питерских, гопников.
Очень скоро эти маленькие полуголодные «наши гопники» стали притчей во языцех всего и без того неспокойного города. Они вызывали постоянную озабоченность властей и неподдельный страх обывателей. Следы этого перманентного состояния сохранились в городской фразеологии – от формулы социальной обстановки на Лиговке: «Количество гопников определяется в лигах» – до непритворного изумления: «Вы что, на Лиговке живете?!».
Надо сказать, что советские гопники мало что добавили к исключительно низкой социальной репутации Лиговского проспекта в районе Московского вокзала. Таковой она складывалась давно. Еще в 1891 году значительная часть Лиговского канала была забрана в трубу. Над ней проложили так называемые «Лиговские сады», или «Бульвары». Очень скоро это название стало нарицательным. Им будут обозначать места скопления всяческой шпаны, хулиганов, проституток и других асоциальных элементов, которых стали называть «Лиговским сословием». В 1913 году сентябрьский номер «Петербургского листка» писал: «Хулиганы известны под именем „Лиговское сословие“. В траншеях между насыпями земли можно ежедневно наблюдать их оргии, пьянство, игры в карты. Из траншей то и дело слышится непечатная брань и дикие просвисты».
С 1913 года мало что изменилось. Разве что были засыпаны траншеи. Лиговка и в советские времена представляла собой нешуточную опасность для обывателя. Сергей Довлатов рассказывает характерный анекдот. Приехал майор в часть. Дневальный его не пускает. Майор кричит: «Я из штаба части!». Дневальный в ответ: «А я с Лиговки!».
Этапы стремительного падения репутации Лиговского проспекта отмечены яркими метами петербургско-ленинградского фольклора: «лиговский хулиган», «лиговская шпана», «б… лиговская» – идиомы, хорошо известные не только окрестным жителям, но и всему городу. К сожалению, имидж Петербурга как портового города со всеми доступными дешевыми удовольствиями поддерживается до сих пор. Вот анекдот, придуманный в Ленинграде. Заспорил грузин с ленинградцем, где эхо лучше – в Грузии или в Ленинграде. Поехали в Грузию. Пошли в горы. Крикнули: «Б…и-и-и-и-и…», – и в ответ раздалось многократное: «Б…и… Б…и… Б…и…». Вернулись в Ленинград. Встали посреди Исаакиевской площади: «Б…и-и-и-и-и…», – и через мгновение услышали со стороны Московского вокзала: «Идё-о-о-м…».
До сих пор о дамах легкого поведения или опустившихся женщинах говорят: «Как с Московского вокзала». Их легко было отличить по внешнему виду. Серые спившиеся лица, нагловатые ищущие взгляды, показное равнодушие. Большинство из них теснилось на трамвайной остановке, что позволяло при неожиданном появлении стражей порядка оправдываться: «Я не такая, я жду трамвая».
