Введение Штольца было высокопарной, самоуверенной чушью, начиная с первого же параграфа. И такой же невыносимо скучной. Девушка с облегчением закончила введение и обратилась к основному тексту, который был написан “анонимом” где-то в начале XIX столетия.
Первая треть книги представляла собой компиляцию “историй болезни”, из которых выросли тысячи предрассудков, один фантастичнее другого. В первой истории рассказывалось о парне по имени Захария Тайне, который, согласно неизвестному автору, служил пехотинцем в колониальной армии во время войны за независимость. Он был родом из хорошей бостонской семьи и очень всем нравился — до тех пор, пока не открылось, что Захария — вурдалак и что именно он повинен в грубом осквернении множества свежих могил на военных кладбищах на протяжении семи месяцев 1777-го года.
Вторая история, как будто первая была еще не достаточно ужасной, поведала о филадельфийском лавочнике, который в 1789 году убил свою семью, пока та спала, и предался вакханалии убийств, в результате которой до рассвета появилось еще четверо покойников.
Третий эпизод касался француза, который во время наполеоновских войн заразился ликантропией и бродил по ночным улицам старого Парижа как человек-волк, охотясь на безвинных горожан. Парижский оборотень.
Элайн закрыла книгу и положила ее на тумбочку. Джон Мартин Штольц вызвал у нее отвращение вместе с неизвестными авторами, а также с Джерри и Бесс. Кто может всерьез верить подобной чепухе? Все это несусветная чушь!
Она сильно рассердилась, так как поняла теперь, что пыталась внушить ей пожилая чета, и ощутила себя объектом чудовищного розыгрыша. Глупого. То, что они, очевидно, думали в связи с этими недавними событиями, было таким ребячеством, что ей даже не приходило в голову, что кто-то в цивилизованном мире может в самом деле придерживаться таких представлений. Неужели они искренне убеждены, что дух Амелии Матерли принес давно потерянный нож и вселился в кого-то из семьи? Да, с них станется. Они не просто забавлялись с легковерной девушкой. Уж она-то совсем не легковерная. А вот они — да!
Элайн встала, преисполненная нетерпеливой энергии, и принялась расхаживать по комнате, размышляя, что она скажет пожилой чете утром, когда вернет их нелепую книгу. “Вот, — скажет она, — ваше собрание сказок. Разумеется, я только посмеялась над ними”. Нет, это будет слишком резко, слишком похоже на детский отпор. Но она найдет что сказать, нечто такое, что заставит их понять: она не хочет, чтобы ей и дальше докучали такими подарками, как “Распознавание одержимых бесами..."
Она все еще прохаживалась, когда в окно стукнул камень. Стекло резко и отрывисто звякнуло, заставив ее вздрогнуть. Она прекратила ходить и повернулась к окну, почти ожидая увидеть на карнизе кого-нибудь, заглядывающего внутрь.
Там царила сплошная темнота.
Секундой позже другой камешек, размером примерно с виноградину, снова щелкнул о стекло и упал на землю.
Охваченная любопытством, девушка подошла к окну и раздвинула тяжелые янтарные шторы, чтобы получить полный обзор черной травы и ползучих теней от деревьев-исполинов. Некоторое время она никого не видела. Однако, когда ее глаза привыкли к тусклому освещению, она разглядела человека. Он стоял в самой глубокой тени, у ствола самой большой из ближайших ив.
Просто стоял там, совершенно неподвижно.
Потом он шевельнулся.
Еще один камень отрывисто щелкнул по стеклу, прямо перед ее лицом.
Человек опустил руку и снова застыл, глядя на нее сверху вниз, так что она не видела его лица.
Элайн повернулась и посмотрела на часы у изголовья. Те показывали десять минут пополуночи. Она не представляла, кто мог бы стоять у нее под окном в столь поздний час, пытаясь привлечь ее внимание бросанием камешков.
Человек не двигался, даже теперь, и был надежно укрыт тенью, в которой предпочитал держаться. Лишь на фоне темно-коричневой лужайки она смогла разобрать его непроглядно-черный силуэт. Ночь скрывала даже покрой одежды.
Девушка сдвинула шпингалет, который удерживал вместе створки окна, потом вытащила крючок из петельки наверху. И распахнула створки наружу, как ставни.
— Кто там? — спросила она.
Незнакомец не ответил.
Элайн пришло в голову, что, вполне возможно, человек, стоящий под окном, — убийца, пытающийся привлечь ее внимание по какой-то необъяснимой причине, которую в состоянии постичь только сумасшедший. И все-таки она не особенно испугалась при мысли о том, что столкнулась с таким проявлением внимания. Их разделяло двадцать футов по горизонтали и двадцать пять по вертикали. Что кто-нибудь может сделать с такого расстояния?
— Господи, да кто вы?
Человек сохранял молчание.
Она наклонилась вперед, пытаясь получше его рассмотреть, но по-прежнему не могла сказать, кто это.
— Деннис? — спросила она наудачу, предположив наиболее вероятное.
Он взмахнул рукой.
На этот раз он кинул не камешек, а булыжник размером с бейсбольный мяч. Тот стукнулся о каменную стену дома, в двух футах от оконной рамы, не далее чем в четырех футах от ее головы. Булыжник ударился с отвратительно веским, деловитым “шлеп!”, потом упал обратно на траву.
Элайн ахнула и схватилась за створки окна, чтобы поскорее захлопнуть их.
Второй камень ударил ее в плечо и заставил вскрикнуть, хотя страх не позволил закричать в полную силу.
Рука ужасно болела, но ей удалось удержать створки окна и захлопнуть их. Элайн задвинула щеколду, бросила крючок в петельку наверху и отступила назад, так чтобы ее не было видно через стекло. Когда через несколько минут третьего камня не последовало, она сдвинула янтарные шторы, как будто они не только отгораживали ее от ночи, но также ограждали от всего мира и нападения, словно оно и не случилось вовсе.
Девушка прошла в ванную и сняла куртку пижамы, чтобы как следует осмотреть свое плечо. Там, куда ударил камень, кожа уже начала краснеть и распухать. Синяк был величиной с ее ладонь и сильно болел, когда она попыталась до него дотронуться. Она знала, что, как бы ушиб ни болел сейчас, утром будет хуже вдвойне. Появится такое ощущение, как будто ее... ударили ножом.
Она пустила воду из крана, пока та не стала ледяной, потом махровой салфеткой смачивала ушиб до тех пор, пока кожа не онемела. Дело было сделано, вряд что еще можно было добавить. Она снова оделась и вернулась в спальню.
Когда она села на край кровати, то призналась самой себе, что камень мог убить ее или по крайней мере вызвать тяжелое сотрясение мозга. Ей не хотелось думать об этом. Но в конце концов, она медсестра. Ей не уйти надолго от этих мыслей.
Кто-то пытался убить ее.
Кто?
По телевизору частный детектив пытался спихнуть машину, полную плохих парней, с дороги. Погоня неистовствовала на крутых, узких улочках, вдоль отвесной дамбы, словно корабль в штормовом море раскачивало и швыряло вверх-вниз, в то время как камера подменяла собой человеческий глаз.
