– Проиграли. Теперь Бритц хочет, чтобы мы отправились с ним в горы, искать Тритеофрен.
– А после?
– Не знаю, – я оглянулась и зашептала: – Нужно пересечь Римнепеи в его экзоскелетах, а потом сбежать. Я видела карты: от Пика Сольпуг до эквилибринта по прямой через пустыню – рукой подать!
– Забудь. Эквилибринт оставь мне, крошка. Если выберемся, передам тебя с рук на руки Баушке Мац и прикажу запереть в трейлере, пока последний эзер не уберётся с Кармина.
– Мне нужно повидаться кое с кем. Мы пойдём в эквилибринт вместе. А потом все вместе улетим на Алливею.
– Как у тебя всё просто, чик – и готово, – усмехнулся Волкаш. – Во-первых, мы не знаем, что завтра-то будет, а уж после…
– Секунду, – я улыбнулась и достала линкомм. Многострадальный передатчик временами подавал надежды. Он поймал сигнал, когда я забралась на этажерку с медикаментами, звеня склянками, и подняла руку к потолку. В таком положении набрала текст:
«а что после?»
И отправила.
– Что ты там делаешь?
– Подожди-подожди.
Но прошла минута, три, пять. Ответа не было. Волкаш наблюдал, как я с опаской нащупываю полочки, чтобы вернуться на пол.
– Ладно, – абонент, может быть, вообще умер. – А что там во-вторых?
– Во-вторых, тебе нельзя на Алливею. Ула, ведь там одни маги. Ты не понаслышке знаешь, как они относятся к смертным.
– Пусть. Я же буду не одна.
– Уж не хочешь ли ты нанять меня телохранителем?
– А я и не… не о тебе, – это была чистая правда. Но его слова меня задели. И что самое неловкое – я покраснела, и Волкаш решил, что я вру. Этим поцелуем на болотах он заклеймил меня влюблённой дурочкой. И дело было даже не в самомнении Волкаша, а в моём телячьем взгляде, который отражался во всех этажерках палаты.
– Прости, Ула. Ты только не злись. И не раскисай, слышишь?
– У меня ещё дел сегодня… выше крыши. – Я засобиралась, пока всё не усугубила, – Косинус… форточка. Прости, тебе нужно спать.
– Нет, это ты прости. Какой ещё косинус? Ты обиделась, Ула!
– Да нет же, – я улыбнулась до ушей, безумно и холодно. – Спи, утром поговорим.
Волкаш поймал меня за руку и рванул на себя. Я нарочно опустила подбородок, чтобы избежать нового поцелуя и новой боли, и спрятала лицо в жёстких дредлоках.
– Ула, ты волшебная, – прошептал Волкаш, приглаживая мне волосы.
Хотелось отдать ему всё своё тепло и все силы. Но казалось, что сил и тепла у меня больше не осталось. И меня не осталось тоже. Так, оболочка без имени. За дверью вспомнила: «ты волшебная». Иронично: волшебная, но не волшебница.
На улице стояли кутёж и гам. Рабы паковались к вылету, солдаты праздно шатались и пьянствовали. Я забилась в щель между ящиками с провизией, чтобы проверить линкомм.
«а после ты будешь жить долго и счастливо»
Воображаемый друг. Он всё-таки не умер, надо же. Я села на лёд в темноте и заплакала: и горько, и с облегчением, будто рядом были не ящики, а чья-то жилетка. Долго и счастливо…
«и умру в один день?»
«я думал, ты уже :)»
Здорово, что сигнал ещё ловился. Вот бы там оказался шчер! Тогда при самом печальном исходе, если я останусь одна-одинёшенька, у меня здесь будет хоть кто-нибудь. Хоть кто-нибудь свой.
«когда всё это закончится?»
«потерпи. совсем скоро»
Да что он мог знать? Браслет вспыхнул: вино, черт возьми, я и забыла. Шмелье-Руж и два бокала. Пожалуй, было уже слишком поздно, и Бритц приказал кому-то другому. Но я решила идти. После разговора с Волкашем хотелось, чтобы кто-нибудь сделал мне больнее. Пусть ударит током или отправит в карцер. Пусть, потому что лучший способ выбить стыд и дурь из головы – нарваться на злодея.
Бутылку Шмелье-Руж мне выдал Ёрль. Он не присоединился к отвальной вечеринке Альды Хокс из солидарности с хозяином. Значит, Кайнорт тоже отсиживался в каюте и пребывал в настроении куда худшем, чем я предполагала.
«ты как? нужна помощь?»
Показалось даже… почему-то… что я слышу голос, каким он это произносит.
«спасибо, милый незнакомец, но поздно. через пять минут мне конец»
«буквально или фигурально?»
Пока я подбирала остроумный ответ, сигнал опять пропал.
Кувшинчик звякнул о бокал, когда я перешагнула порог каюты. Вопреки классическим представлениям о подонках, Бритц не восседал в кресле, забросив ноги на стол, и не застыл у окна в позе мрачного философа. Он наполовину торчал из-под штурвала. В момент, когда я звякнула, Кайнорт с проворством куницы выполз наружу с карминской статуэткой в руке. Судя по чистым локтям, глубоко под его панелью управления было чище, чем в медблоке.
– Ты как нельзя кстати.
– Я опоздала на три часа.
– На три с половиной, но я сказал не «вовремя», а «кстати». Поставь там и подойди к свету, пожалуйста.
Оставив вино ждать на столе, я встала под лампу к эзеру. Кайнорт задумчиво повертел в руке фигурку и поднял на меня глаза:
– Что это, по-твоему?
– Рыба.
– Точно?! – он так редко повышал голос, что я вздрогнула. – Извини. Точно?
– Вот: чешуя, плавники… не знаю, вот хвост.
– Чешуя? Не перья? Может, быть, если повертеть, окажется, что это птичка?
– Да у меня всё в порядке с глазами. Я что же, рыбу от птицы не отличу?
Тогда Бритц достал ощипанную метёлку из сушёных веточек. Где-то я их уже видела. Он встряхнул метёлкой, подул на меня сквозь её колоски и снова показал фигурку. Не сразу, но я догадалась:
– Это другая.
– Нет, Ула. Это та же самая.
Не могло такого быть. На ладони эзера сидела птичка. Не с плавниками, а с крылышками, не в чешуе, а в перьях. Чем-то похожая на ту первую, но совсем другая.
– В метёлке какой-то наркотик? Галлюциноген?
– Пока не ясно. О двойственной природе карминских предметов культа я узнал буквально только что. Это фигурка из храма богини Скарлы Двуликой. Она кажется то птицей, то рыбой. Влияет близость вот этих веточек. Фигурка меняется только для того, кто вдыхает их аромат.
– На ощупь она всё еще рыба, – удивилась я, взяв фигурку. – Я тоже встречала двуликие предметы, но думала, что сбрендила. Чем же это важно?
– Ты должна сперва налить мне вина и убедиться, что я выпил достаточно, чтобы проболтаться.
Он отвернулся и занялся своим коммом, пока я откупоривала Шмелье-Руж. Запахло сухофруктами и древесиной.
– Вино прежде должно подышать, – пояснила я в ответ на вопросительный взгляд эзера.
