«Иди к себе, Оля, — командует моя совесть, а сердце разрывается на части, стоит только представить, что придется взять и уйти.
«Еще минуточку, одну-единственную, — шепчу я и остаюсь еще ненадолго. Осмелев, тянусь к щеке Вадима и провожу ладошкой по трехдневной мягкой щетине.
«Притащил меня к себе и заснул», — мысленно хмыкаю я, представляясь в собственном воображении Марьюшкой, проливающей слезы над возлюбленным Финистом-Ясным Соколом. Спит ли Косогоров или притворяется? Не знаю. Может, не отошел еще после наркоза. Я пытаюсь тихонько выпростать руку, а затем осторожно скатиться с кровати. И когда мне это почти удается, Косогоров снова притягивает меня к себе.
— Отпустите, Вадим Петрович, — прошу я настойчиво. — Там Роберт один. Проснется, будет плакать.
— Сейчас, Оленька, сейчас, — тяжело вздыхает Вадим и снова утыкается носом мне в макушку. — Оленька, любушка моя! — стонет в ухо. — Не убегай так быстро. Дай почувствовать себя живым.
— Я не могу, — шепчу, еле сдерживаясь. Стараюсь не разреветься, но у меня это плохо получается, и, уткнувшись в грудь Вадиму, реву белугой.
— Перестань, — хрипит он, гладя меня по голове. — Нет ничего невозможного, — объясняет, невольно рассеивая мои страхи.
— Нет, — мотаю я головой. — Вы ненавидите меня. И если мы сблизимся, я пропаду. Просто сломаюсь. Понимаете?
— С трудом, — хмыкает он и опять повторяет, как заведенный. — Оленька, любушка моя!
«Бредит, что ли? — проносится у меня в голове. И словно мать Тереза, я осторожно опускаю руку на лоб Косогорова и моментально чувствую жар под ладонью.
«Твою мать, — в приступе паники скатываюсь с кровати и со знанием дела снова ощупываю лоб. — Наверное, температура под сорок, — думаю я и несусь к себе в комнату. Во-первых, хочу проверить, как там Роберт, а во вторых — взять для Вадима термометр. И когда на маленьком электронном табло вспыхивает цифра сорок, хватаю с тумбочки айфон Косогорова и второй раз за сегодняшний день звоню Ваське.
«Только бы не сепсис!» — умоляю я всех святых и господа бога.
К тому времени, как во двор врывается Гелендваген Егорцева, я умудряюсь поставить на уши весь дом. Сначала бужу домработницу, затем вламываюсь в комнату охраны. И Анечка, и дежуривший Гена считают своим долгом посмотреть на хозяина, неподвижно лежащего на кровати.
«Как Ленин в мавзолее, блин, — думаю я и снова молюсь всем святым. — Только бы не сепсис!»
Двое взрослых людей смотрят в растерянности на заболевшего Косогорова и просто не в состоянии мыслить здраво.
— Так, — командую я. — Гена, помогите мне раздеть Вадима Петровича, а вы, Анечка, несите воду с уксусом и чистую простыню.
— Идите лесом, — доносится с кровати слабый стон Косогорова. — Убирайтесь отсюда.
Анна и Гена замирают, будто их поймали на месте преступления. Испуганно переглядываются между собой и с опаской смотрят на Вадима Петровича.
— Хозяин против, — мотает головой домработница, а охранник смотрит на нее напряженно, словно решая, чью же сторону занять.
— Его сейчас никто не спрашивает, — отмахиваюсь я. — А встанет на ноги, скажет «Спасибо!». Быстрее, — велю я свистящим шепотом. — Через несколько минут может случиться непоправимое. Температура поднимается. А мы тут беседы ведем, — замечаю я нетерпеливо, но никто не двигается с места. — Ответственность я беру на себя, — говорю заветные слова. И тут же Анна, словно получив удар тока в задницу, переваливаясь как утка, семенит к двери, а Гена делает шаг к кровати. Я бросаю мимолетный взгляд на чресла Косогорова. Великолепный стояк рассосался сам собой и из-под треников ничего не выпирает.
«А то бы Вадим меня со свету сжил, — говорю я сама себе и чувствую неожиданный прилив сил. Я точно знаю, что нужно делать.
— Убирайтесь, — стонет Вадим и добавляет страдальческим шепотом. — Что ты со мной делаешь, любушка моя!
— Бредит, — деловито замечает Гена. — В его окружении нет ни одной Любы.
— Вот поэтому нужно спешить, — бурчу я, помогая охраннику стащить с Косогорова майку.
И когда Анна вплывает в спальню с кастрюлькой воды и тряпкой под мышкой, продолжаю спасательную операцию.
— Помогите мне, — прошу я двух взрослых людей, но они разводят руками и быстренько выходят из комнаты.
«Зато потом будут рассказывать всем, кто захочет послушать, как они спасали шефа, — бурчу я, рассердившись, и, намочив тряпицу, по размерам напоминающую пеленку, быстрыми движениями обтираю Вадима.
— Что ты творишь? — бубнит мой подопечный. — Почему так прет уксусом?
— Я — каннибал, — фыркаю с недоброй усмешкой. — Замариную вас и съем.
— Позвони лучше Егорцеву, людоедка, — сопит Косогоров и тяжело вздыхает, когда мокрая тряпка опускается на горячую кожу. — Ты сумасшедшая, — хрипит он. — Оставь меня в покое.
— У вас слишком высокая температура, — объясняю я, — еще чуть-чут, и может начаться выработка ацетона.
— Вы правы, профессор, — еле слышно пыхтит Вадим, и тут мне приходит в голову совершенно фантастическая идея. Я подскакиваю к тумбочке и, наобум открыв ящик, сразу нахожу искомое. Ножницы. Любые. Пусть и маникюрные!
Слегка надрезаю горловину майки и одним движением раздираю ее.
— Что ты творишь, идиотка? — доносится с кровати слабый возмущенный вопль. — Это Армани все-таки.
— Выздоровеете, новую купите. А если отчалите к Харону, то стоит ли переживать о судьбе какой-то тряпки? — набравшись наглости, парирую я, опуская в уксусную воду испоганенное творение Армани. Хорошо отжимаю и надеваю на Косогорова будто детскую распашонку. А мокрой пеленочкой Анны прикрываю поджарые мускулистые ноги.
— Тебе не стыдно, кукленок? — бухтит Вадим. — Сейчас встану и нашлепаю по попе.
— Лежите смирно, — приказываю я и, заслышав урчание двигателя, бросаюсь к открытому балкону. Осторожно выглядываю сверху на паркующийся около дома Гелендваген и, вернувшись к больному, рапортую.
— Приехал ваш Егор Васькин.
Егорцев сперва оглядывает меня скептически, поднимаясь по лестнице, вполуха слушает мои причитания, но когда видит покрытое испариной бледное лицо шефа, тихо материться.
— Всем выйти, — командует он. — А ты останься, — смотрит на меня строго. — Как ты вообще узнала, что ему плохо?
— Вадим… Петрович мне позвонил и что-то промычал в трубку. Мы с ним договаривались, если станет плохо, он позовет меня на помощь…
— С чего бы? — недовольно морщится Егорцев, а я под его насупленным взглядом теряю терпение.
«Твою мать, кто-нибудь в этом городе не считает меня проституткой?»
— Может, все-таки окажете помощь больному? — вскидываюсь, стараясь не нахамить. — Я тут пыталась оказать первую помощь.
