— А других отелей на букинге не нашлось? — иронично спрашиваю Вадима. И пытаюсь сообразить, сколько стоит ночка в таком вот номере. Не меньше тридцати тысяч рублей…
— Тебе тут не нравится? — довольно усмехается Косогоров. — Можем отправиться в какой-нибудь хостел. Но я решил, что тебе нужно немного успокоиться. А красота всегда способствует хорошему настроению.
— Ты уверен? — спрашиваю нерешительно.
— Конечно, — улыбается Вадим. — Смотрю на тебя, и мне так классно, малыш! Сразу настроение поднимается. Красота спасает мир, помнишь? И любовь… — шепчет он, глядя на спящего Роберта. Наш малыш, получив своего медвежонка, на всякий случай обработанного паром у Найтов, спит безмятежным сном. Я укладываю сына посреди огромной кровати и накрываю невесомым теплым одеялом.
— Ты еще не видела здешний сортир, — тихо смеется Вадим и, взяв меня за руку, ведет к боковой двери.
Я зажимаю рот, чтобы не закричать от восторга. Из высокого арочного окна открывается потрясающий вид на замок. А почти вплотную к подоконнику стоит широкая мраморная ванна.
— Прошу, мадам, — учтиво предлагает Вадим и уже в следующую минуту, потеряв терпение, снимает с меня свитер и расстегивает тугую пуговицу джинсов.
— Я сама, — шепчу жарко. Чувствую, как низ живота сводит от желания. Тянусь к Косогорову. Судорожно пытаюсь стянуть с него свитер. Расстегиваю пряжку ремня, молнию и одним движением запускаю пальцы в ширинку. И тут же натыкаюсь на одноглазого Джо, сжимаю восставшую плоть и тянусь к Вадиму с поцелуем.
— Я так долго не выдержу, Олюшка, — шепчет он, проникая языком в мой чуть приоткрытый рот и осторожно вынимая мою руку из своих труселей. Разлука с Джо дается мне нелегко. Со стоном обвиваю крепкую мужскую шею руками. Трусь грудью, все еще скованной кружевом лифчика, и бормочу что-то нечленораздельное.
— Быстрее, умоляю… Давай сейчас…
— Я тоже истосковался по тебе, — рыкает Вадим, расстегивая застежку бюстгальтера. Приникает ртом к вырвавшимся на свободу сиськам. Целует соски, будто здоровается… А потом, содрав с меня джинсы вместе с трусиками, усаживает на мраморную полку. Раздвинув мои ноги, становится рядом. Мрамор холодит тело до дрожи, или это меня трусит от желания?
— Больше никуда от себя не отпущу, слышишь? — хрипло предупреждает Вадим и осторожно проникает внутрь. — Как же хорошо, Олюшка… Потом откручу тебе башку, — криво усмехается он. — А сейчас, погнали…
Его руки приподнимают меня за бедра, и я чувствую, как Джо, проникнув на всю глубину, начинает свой необузданный танец. Задыхаюсь от восторга. Выгибаюсь дугой навстречу Вадиму. Жадно ловлю его поцелуй и, выкрикнув имя любимого, обмякаю в его объятиях.
— Сейчас, милая, — шепчет Вадим, укладывая меня на кушетку. Лежу, не в силах открыть глаза. Лишь слышу, как муж сбрасывает с себя брюки. Включает воду в душе и еще где-то совсем рядом. По шуму льющейся воды догадываюсь, что Вадим решил набрать ванну. Эх, не поймут его экономные англо-саксы!
Под горячими струями я прихожу в себя. Глажу Косогорова по щекам, шее, груди и прошу, умоляю.
— Не изменяй мне никогда… Пожалуйста!
— Ты моя навеки, — шепчет он. — Единственная, кто не предал. Самая лучшая женщина в мире. Моя настоящая любовь.
Кто устоит после таких признаний? Точно не я! Радостно прыгаю на Вадима. Ухватившись за шею обеими руками, ногами обвиваю бедра.
— Никому тебя не отдам, слышишь!
— Да, ваша честь, — смеется он и, подхватив меня под попу, прислоняет к мраморной стене и сам нависает сверху.
Из душа мы выползаем довольные и усталые. Вернее, выходит Косогоров, таща меня на руках. И застывает около ванны.
— Твою мать, — ругается незлобиво. И опустив меня на ноги, быстро перекрывает воду и открывает пробку. — Вот бы сейчас затопили весь отель, — бурчит он. — И остался бы я голый и босый…
— Подумаешь, — отмахиваюсь я и, подойдя к окну, завороженно смотрю на виднеющийся вдалеке древний замок. — Продали б дом и расплатились бы!
— Тебя ничего не держит в Эдинбурге? — спрашивает Вадим осторожно. Подходит ко мне почти вплотную и, обхватив мою грудь руками, целует меня в висок.
— Абсолютно, — мотаю я головой и внимательно всматриваюсь в крепость, возвышающуюся на горе. В фиолетовой подсветке замок кажется зловещим. И если вдуматься, это не самое светлое место на Земле. Да, древний Эдинбург манит к себе туристов со всего мира. И меня привлек своей загадочностью и строгой красотой. Но жить здесь постоянно? Нет, увольте. Мне гораздо лучше в Косогоровском особняке… В одном городе с мамой и бабушкой. — Увези меня отсюда, — шепчу я, прижимаясь спиной к любимому. Чувствую, как мне в ягодицы упирается неутомимый Джо. А повернувшись, замечаю, что вся вода вытекла из ванны.
— Пойдем спать, — усмехается Вадим, подавая мне махровый халат с эмблемой отеля.
Мы долго лежим без сна. Любуемся спящим сыном, тихо перешептываемся друг с другом и, переплетя руки над головой Роберта, просто наслаждаемся близостью.
«Ты есть в моей жизни, и это главное, — вздыхаю я, мысленно обращаясь к Вадиму. На кресле без задних ног дрыхнет Бимка. И мне кажется, что мир и покой наконец-то вошли в мою жизнь.
— А почему ты не сказала Лимпу про картины? — строго спрашивает меня Косогоров за завтраком. В эркере, откуда открывается панорама на Старый город, накрыт круглый стол. Роберт с удовольствием поглощает хлопья с молоком, а мы с Вадимом довольствуемся настоящей овсянкой и беконом.
— Теперь я понимаю, почему эту дрянь разбавляют виски, — морщится Вадим и добродушно замечает. — Олюшка, я задал тебе вопрос.
— Не знаю. Не была готова для громких заявлений.
— Ты передумала?
— Нет. Просто побоялась попасть под раздачу. Тут два варианта, Вадим, — тихо говорю я. — Первый, я знаю, что мой отец замалевал картины великих мастеров, и тогда просто обязана сообщить в полицию. Сразу, понимаешь? Вот только я этого не сделала. Не заявила в тот день, когда обнаружила второй слой. Но я не эксперт и понятия не имею, замазал ли папаша работу известного мастера или просто нарисовал свое поверх какой-то дешевки, купленной на рынке. Второй путь, и я выбрала его, это искренне считать картины, оставленные кем-то в моем доме, папиным творчеством. При этом я не обязана сообщать полиции об их перемещении. Глупо оговорить себя и подставить Найтов…
— Они могут на тебя настучать, — глухо рычит Косогоров. — И Джейк попросил, чтобы ты сама сообщила полиции.
— Я не смогла, — признаюсь честно. — Мы можем перевезти картины на любой склад длительного хранения. И всех уверять, что это картины моего отца.
— Твои уверения никого ни в чем не убедят, дорогая, — морщится Косогоров.
— У меня есть на них документы. Заключение эксперта, что полотна не представляют никакой исторической ценности. Откуда мне было знать что-то другое?
