Я наспех помылась и вся раскрасневшаяся вылезла из кабинки. Переоделась и вернулась в комнату. За это время никто не пришел, не искал меня, и дверь не выломал — я уже генерировать откровенно ерундовые мысли. Даже меня они начали раздражать, пора прекращать этот детский сад, никто мне не сделала ничего плохого, а страх — это моя личная эмоция.
Я решительно открыла папку и очень удивилась: это было досье и амбулаторная карта с до боли знакомым почерком. Я узнала бы его из тысячи. Папа… И он писал к карте… чьей? Быстро посмотрела имя: Александр Суворов — отец Богдана, я видела их совместное фото, когда искала информацию в интернете, только подписано оно было «сын Богдан и отец Лекс Суворовы». Лекс, а не Александр. Может, это разные люди? Братья? Такое может быть, я ведь ничего не знаю о их семье.
Как отец с ними связан? Он же работал патологоанатомом, почему он заполнял амбулаторную карту? Я бегло пролистала ее — все страницы заполнены его почерком. Мне тяжело было видеть его, глаза налились слезами, они крупными каплями падали на листы. Перед глазами вставал образ отца, как он это писал. Я отложила папку и зашла в ванну ополоснуть лицо и совладать с эмоциями.
Я должна изучить историю болезни? Для каких целей?
Сделала глубокий вдох и вновь окатила лицо ледяной водой. Мне нужен свежий воздух, мне его не хватало, я задыхалась. Выбежала в комнату и подлетела к окну открыть его. Нижняя ручка поддалась с легкостью, но к верхней пришлось лезть. Я встала на подоконник и дотянулась до нее. Открыла створку настежь и вздохнула полной грудью.
Легче… мне стало легче. Всегда, когда меня что-то тяготило, я открывала окно и просто дышала. Или выходила на улицу, бродила и думала. Мысли сами приводить в порядок, части пазла вставали в единую картинку и исчезало давящее удушье.
Стояла на окне — очень высоко, хоть и третий этаж, но потолки непривычно высокие. Я села и свесила ноги за окно. Кожу обдувало холодным ветром, и мысли потихоньку приходили в порядок. Я будто парила и даже отвлеклась на раскинувшийся передо мной вид: в сумерках свет фонарей выхватывал яркие пятна осеннего убранства деревьев. Крутила головой, наклоняясь и разглядывая, что еще есть во дворе этого замка, когда дверь резко распахнулась и с громким хлопком ударилась о стену. Я обернулась на этот звук, подскочив от неожиданности, и соскользнула с подоконника за окно, в последний момент уцепившись за раму.
— Богдан! — закричала от страха, что сорвусь и убьюсь.
— Черт!
Он сжал запястье руки, которой я цеплялась, и
Наклонившись, перехватил второе. Подтянул меня, пока я смогла закинуть колено на подоконник, помогая ему вытащить меня.
Меня трясло крупной дрожью. Он захлопнул окно.
— Ты совсем рехнулась?
Богдан держал меня, крепко прижимая к себе. У него так часто билось сердце. Неужели он переживал за меня?
— Я не хотела прыгать, вы меня напугали, — прошептала куда в область его груди. И почувствовала, как его руки напряглись.
— Да? То есть ты открыла просто так окно, высунула ноги и наклонилась?
— Вы следите за мной?
Я отстранилась от него, упираясь ладонями в грудь. Такая близость меня смущала. Сразу хотелось отойти метра на два. Потому что от него веяло властью и силой. Не знаю почему, но я подсознательно его остерегалась.
— Ты смотрела папку?
— Да…
Я отошла от него и прислонилась спиной к стене. Руки и ноги еще дрожали от пережитого страха — руки могли соскользнуть, и я упала бы. Все настолько глупо, что даже самой не верится.
— Поняла что к чему?
— Нет. Я не робот. Не могу вот так быстро переключаться по щелчку пальцев, тем более видеть почерк отца… — я остановилась, потому что в душе был такой раздрай, хотелось высказать все. Но по его взгляду поняла — его это особо не заболит. — У вас совсем нет души?
Как можно быть настолько черствым? Я привыкла совершенно к другим людям: добрым, открытым и эмоциональным. Даже папа менялся, его привычная строгость и холодность пропадали, как только он переступал порог дома.
— Его уже не вернуть. Но от тебя зависит жизнь другого человека.
— Я для этого тут — чтобы спасать другого человека?
— Да.
— Вам стоит обратиться в больницу. Я не медик, я только учусь.
— Нет. Об этом никто не должен знать, и в этот дом входят только проверенные люди. Другие медики могут только навредить.
— Но я не медик! Я лишь начала обучение… Точнее, училась, но вы меня забрали… — Меня одолели сомнения. И злость. Во мне заиграла такая злость. — То есть я должна спасать вашего человека, а о своей жизни забыть?
— На время придется пожертвовать. Но можешь не переживать — твое время хорошо оплатят.
— Вы меряете все деньгами? Да? А обо мне даже не подумали!
— Есть люди, которые важнее. И от их существования зависит многое.
Меня возмущали его слова. Как так можно думать?
Только вот отец же жил с ними, его не закрывали тут, судя по записям, приезжал регулярно. Почему мне так нельзя?
— Я могу так же, как папа, приезжать и помогать. Можно было не похищать и не ограничивать меня.
— Нет. Ты будешь тут. И это не обсуждается. Изучай историю. Завтра пойдем знакомиться с пациентом. — Богдан подошел к двери. Обернулся и посмотрел на меня пристально. — Больше не сиди так на окне. Иначе мне придется поставить решетку. Думай головой, прежде чем что-либо делать.
Его слова меня немного смутили. Он прав, да, я поступала неразумно. Но я только похоронила отца… Почему все вокруг думаю, что я должна держать себя в руках? Если они, теряя близких, не горюют, не скучают — это не мои проблемы. Я другая… И не хочу запираться в себе и терпеть… Я выплескиваю эмоции наружу. Потому что мне так проще… Так я отпускаю боль, а не коплю ее.
Я вернулась в спальню. Взяла в руки папку и погрузилась в историю болезни…
Глава 23
Утро было тяжелым. Я почти всю ночь разбиралась в записях, читала, какие делал назначения и как лечил — то, что предстояло делать и мне. Обычно у докторов почерк непонятный, но не у папы.
Я приняла душ, уже не особо опасаясь, ведь теперь я знала, для чего я тут. Подготовилась к завтраку и ждала, когда за мной придут. И как по будильнику — ровно в восемь утра — за мной пришел Марс.
— Пошли, — без “доброго утра”, “как спалось”, “ как чувствуешь себя”… Без вежливости, обычное грубое “пошли”.
— Ты мог бы вначале постучаться. Я могла быть не готова.
Мне стало неприятно, что он так бесцеремонно ворвался ко мне. Я тут не пленница, и он не варвар, чтобы так себя вести. Можно сказать, мы на одной стороне. Но Марс, похоже, так не думал.
