— Ну, Дед, ну, Вековун, устроил нам славу на всю Роксолань! — воскликнула я, когда стихли аплодисменты. — И где это видел он Дев со звёздами во лбу, да Нюру Златовласую?
— Ань, это же аллегория, приукрашение, преувеличение для красоты слога, — заступилась за Деда Таня.
— Ни чего не преувеличение, — возразила Лана. — На свадьбе у кого звезда во лбу сияла? А когда Анна луч пускает, вы лицо её видели? У неё же на середине лба сияет солнышко размером с маленькую монетку — «звёздочку». И у остальных тоже. А сегодня во время работы с Зеркалом, у неё волосы на солнце золотом отливали. Так что из песни слов не выкинешь. Да и не надо. Всё в ней, правда. А то, что сказано, будто Триединый ей «родный батюшко», а Леля «сестрица старшая», так это для полновесности.
Речь Ланы сопроводили дружными аплодисментами.
Да-а-а… попала я в местный фольклор. Уже песни слагают. Старается Дед-Вековун, известность мне создаёт, словно без него не обойдутся.
— Игорёк, — обратилась я к пареньку, — так зачем тебе нужна была Нюра?
— Как зачем? Я же сказал, чтобы ты мне силу дала и смелость, — удивляясь беспамятности Нюры, проговорил Игорёк.
— Но ты и так очень смелый. Вон как за друга заступился! На такого здоровенного мужика кинулся! — с восхищением сказала будущая его тётушка Таня.
— Игорёк, ты очень смелый и сильный, — добавила я. — Только сила твоя не в кулаках, не в крепком теле. У тебя другая сила. Сила в твоём духе. А это важнее любой другой силы.
А потом в спальне я, действительно, очень понадобилась мужу. Он мне тоже. Мы разжигали друг в друге пламя Леля, полыхая ни чего не воспламеняющим, кроме нас самих, огнём.
Триединый, разве можно не любить этого мужчину?! Мой! Мы сливались в любовном пламени и раскатывались в стороны. Потом снова устремлялись друг к другу, отдаваясь и беря, впитывая возлюбленного всеми порами тела и фибрами души, становясь единым целым.
***
На следующий день, после обеда в кабинете собрались я, Елисей, Борис и Таня.
— Аня, мы с Борисом сегодня в Ильмерь ходили, в школу. Договорились об обучении ребят экстерном, — сообщила Таня. — Парням по шестнадцать — семнадцать лет, не садиться же им за одну парту с шестиклассниками. А Игорьку восемнадцать, через три месяца девятнадцать исполнится.
— Тань, а как же Ломоносов учился?
— Так, то — Ломоносов, да ещё где и кода? Здесь всё по-другому. Да и Ломоносов один был, а их десять. Отдельную группу сделают, в виде исключения.
— Ага, по блату, — засмеялась я.
Елисей с Борисом, слушая нас, недоумённо переглядывались.
— Аня, вы это, о чём сейчас говорили? — спросил удивлённо Елисей. — Кто такой Ломоносов?
— Это в нашем мире был величайший учёный своего времени. Он в школу пошёл в возрасте наших пареньков и учился с малышами.
— Почему?
— Потому что, где он жил, школы не было.
— Что такое «по блату» и «экстерном»? — спросил Борис.
— Ну…, это по знакомству, по-родственному. А экстерном, значит ускоренно, вот как вы договорились.
— Анна, а разве ты не забываешь свой мир? — обеспокоенно спросил Елисей. — Ведь у тебя все обороты, ты детей родила. Должна бы уже забыть.
— Увы, Елисей, не всё забывается. Язык — да, забывается. Если бы нам не запретили общаться между собой на родном языке, то и он не забылся бы. Да и то не полностью забывается. Когда слов не хватает для определения какого-то действия, явления, описания чего либо, возникают из сознания слова нашего мира. Значит, это не противоречит указу Хранителей. Нам и срок-то определили в три года. А ещё нужно учитывать, что нас наши родные, оставшиеся на Земле, держат. Памятью своей, переживаниями из-за неизвестности о нашей судьбе. Но мы же не для этого собрались. Я хочу поговорить о дальнейшей судьбе Игорька.
— А что с ним не так? — удивилась Таня.
— Наоборот, с ним очень даже всё так. Он прирождённый Проводник.
— Это у него от его родного деда Славомира Златогорского, маминого брата, передалось. Он Проводником был, Кудесником. Они с Любомиром друзьями были. Славомир и подарил тому Путаницу, — объяснил Борис. — А ты что-то предложить хочешь?
— Хочу. С ним ещё индивидуально заниматься нужно медитацией. В школе им основы дадут, а тебе, Борис, придётся выкроить время, для основательных занятий. Да и двойняшкам тоже. Взросленькие уже. Вон, Ярунку шестнадцать было, а мы его к Граалю с собой раз в месяц брали. Игорьку развиваться нужно. А потом я с ним начну работать. Но сначала с Филимоном познакомлю.
— С Филимоном то зачем? — удивилась Таня.
— Он с лесной чудью легко в общение входит. Вот и с нашими Путаницами познакомится.
— А разве они у нас есть?
— Должны быть. Ведь водит же кто-то в лесу людей. Вон махоткинцы из-за чего в Великий Лес не ходят? Потому что блудят там, выйти не могут. И нас в первое время Филимон водил. Он нас так Путаницам представлял, чтобы знали, что свои. И в ельник тоже люди не ходят. Вот Игорёк и узнает. Борис, а у Гвидона с Гордием есть какие-нибудь способности?
— Не знаю. Я их в последний раз десять лет назад видел.
— Вот и познакомься поближе. Теперь об их друзьях. Семь человек «чистокровных». Из «новых»?
— Нет. Они из «старых».
— Тогда, Таня, позанимайся с ними математикой, прощупай насчёт склонности к точным наукам. Может, для Дарвении своих Ломоносовых да Лобачевских вырастим? Мне кажется, что среди «старых чистокровных» проявятся склонные к наукам молодые ребята. Сима что-то с Ярунком и его компанией затевают. Надо и этих ребят с ними свести. Вдруг толк будет.
— Анна, когда ты всё успеваешь видеть, обратить на всё внимание? У тебя же маленькие дети! — удивился Елисей.
— Милый, это у тебя маленькие дети, а я пока только кормилица. У моих детей няня есть.
Все засмеялись.
— Да, а родителям детей сообщили? — спохватилась я.
— Я уже связался кое с кем. Родителям намекнут, что с детьми всё в порядке, но где находятся, им знать не нужно, — сообщил Борис.
Вечером мы всем Теремным братством собрались в читальном зале.
Разговор шёл о магической чуме. Мы с девчатами давно выискиваем в библиотеке хоть какое-то описание, что это такое. Откуда взялась магическая чума и что она из себя представляет? Почему она возникла?
Небольшой лист бумаги, испещрённый убористым почерком, с многочисленными исправлениями, зачёркиваниями и рисунками чудовищ, обнаружил Гвидон, с утра засевший в библиотеке. Это оказалось стихотворение неизвестного автора. Но почерк точно не Борислава Белояра.
Читать попросили меня.
Среди дня вдруг померк
Яснолицый Сурий.
Чёрным пламенем полыхнув,
Заря Полуночная
Ночь привела на Сурейн.
Примчался из далей космических
На чёрном коне Карачун —
Дух, проклятый всеми богами,
Властитель зловещий мрака и тьмы.
Скрылись звёзды и Месяц —
Братец Селены прекрасной,
Что бледной тенью её
В ясный день чуть заметен.
С воем и визгом в кромешной тьме
Несётся чудовищ невиданных сонм,
С рогами, клыками и рылами,
Длинными хоботами повисающими.
В клубах мрака кромешного укрываясь,
Охоту затеяли бескровную, дикую.
Прячьтесь люди, в домах запираясь,
В щели забейтесь, в пещерах укройтесь!
Будет поживой для чудовищ невиданных
Ваша сила магическая, сурица жизни.
С рёвом и воем несётся по миру
Дикой охоты рать небывалая.
Славно пируют злобные духи
И Карачун, повелитель свирепый.
Падают люди,
Лишённые жизненной силы,
Сном беспробудным заснув.
Вдруг Месяц, страданий людских
Не выдержав, вспыхнул
И огненной лавой пролился
На многострадальный Сурейн.
Взвыли злобные духи,
Корчась, в небесном огне сгорая.
Клубы мрака и тьмы разгоняя,
Яснолицый Сурий пробился сквозь тучи.
И Карачун, коня подгоняя,
Прочь помчался в космический холод.
Живы остались лишь малые дети,
Но кровь не чиста их —
Зараза проникла сквозь стенки сосудов,
Навечно потомков лишив оборотов,
Долголетья и силы магической.
— Значит, произошла какая-то космическая катастрофа, — сделала вывод Маша.
