— Я священник! — повторил он, но толпа внезапно подалась вперед, прижав отца Стефана к барьеру, барьер упал, и полицейский стал сердито отпихивать напирающих назад, не желая ни с кем вступать в разговоры.
В следующее мгновение воздух сотрясли два приглушенных взрыва, один следом за другим, и вся толпа разом ахнула: все поняли, что начался штурм дома. И тотчас же последовал третий взрыв, сильный и разрушительный, от которого задрожал тротуар, затряслись ноги, застучали зубы и заложило уши. Дом Шаркла взлетел на воздух, рассыпавшись на кусочки, и все вокруг словно разлетелось, разбившись на мириады осколков, и день погас. Толпа вновь издала общий вздох изумления и в ужасе подалась назад, внезапно осознав, что смерть — не только забавное зрелище, но и вполне реальная угроза для каждого из них.
— У него была бомба! — закричал кто-то из стоявших в оцеплении полицейских. — Боже мой! У Шаркла была там бомба! Бегите же скорее туда, — крикнул он двум сидящим в машине «Скорой помощи» врачам. — Чего вы ждете?! Скорее! Скорее же!
Водитель включил красную сигнальную лампу на крыше и погнал машину в направлении дымящихся развалин.
Дрожа от страха, отец Вайцежик попытался последовать за каретой «Скорой помощи», но его оттолкнули полицейские.
— Эй ты, убирайся к черту отсюда!
— Я священник, кому-то может понадобиться моя помощь, отпущение грехов...
— Святой отец, будь вы хоть самим папой римским, я бы вас не пропустил. Мы не знаем наверняка, погиб ли этот Шаркл.
Отец Вайцежик вынужден был повиноваться, хотя и был уверен, что после подобного взрыва Шаркл не мог уцелеть. Он был мертв, как были мертвы и двое его заложников, сестра и зять, и все, кто принимал участие в штурме погреба. Сколько всего их было? Пятеро? Шестеро? Может быть, десять покойников?
Отец Вайцежик бесцельно побрел назад сквозь толпу, машинально запихивая под пальто шарф и застегивая пуговицы, плохо соображая и бормоча себе под нос «Отче наш». Внезапно он увидел Роджера Хастеруика, безработного буфетчика с подозрительным блеском в глазах, подошел и, положив руку ему на плечо, сказал:
— Хастеруик, так что же он кричал полицейским сегодня утром?
— А? Что? — испуганно заморгал тот.
— Вы сказали мне, что Кэлвин Шаркл утром приоткрыл ставни и начал что-то кричать полицейским. Помните? И вы тогда подумали, что обязательно должно что-то случиться, но ничего не случилось. Вы можете мне сказать, что именно он кричал?
Лицо Хастеруика расплылось в улыбке: он вспомнил!
— Да-да, конечно! Он нес какую-то дикую чушь! Порол сущую ерунду! Погодите-ка... — наморщил он лоб, припоминая точные слова. — А! Вспомнил! — вновь просиял он и, вздохнув с облегчением, в точности повторил слова Кэлвина.
Однако отец Стефан не только не посмеялся вместе с ним над «бредом этого безумца», но и проникся твердым убеждением, что Шаркл вовсе им не был. Он был смущен, обескуражен и напуган из-за колоссального стресса, вызванного промыванием мозгов и утратой памяти, сбит с толку, но он оставался в здравом уме. Роджеру Хастеруику и всем остальным, кто слышал его обвинения и предупреждения, казалось, что все это не более чем плод воспаленного воображения безумца, обуреваемого манией преследования: ведь не станет же нормальный человек превращать свой дом в неприступную крепость! Но у отца Вайцежика имелось существенное преимущество перед остальными: он оценивал заявления Кэлвина в свете событий в мотеле «Спокойствие», увязывая их с чудесными исцелениями и явлениями телекинеза, и в этом общем контексте утверждения и обвинения Шаркла, маленького напуганного человечка, взывающего к братьям-землянам из окна своего подвала, вовсе не представлялись совершенно неправдоподобными. От этих мыслей у святого отца даже зашевелились остатки волос на затылке, и он передернул плечами.
— Да не принимайте это так близко к сердцу, — успокоил его Хастеруик, заметив его реакцию на свой рассказ. — Уж не приняли ли вы этот бред за чистую монету? Да ведь он рехнулся, этот несчастный малый! Вы же видели, что он подорвал сам себя, верно?
Отец Вайцежик молча взглянул на него и зашагал к машине, оставленной на углу Скотт-авеню.
С утра, еще до событий, свидетелем которых он позже стал, он лишь надеялся до вечера все-таки вылететь в Неваду. Но после всего того, что он увидел в квартире Мендоза и в доме Халбургов, в его душе разгорелся такой пожар любопытства и любознательности, что затушить его теперь можно было, лишь с головой окунувшись в деятельность собравшейся в мотеле «Спокойствие» группы. Рассказ Хастеруика подлил масла в огонь, тяга к путешествию в Неваду стала настоятельной необходимостью. Если хотя бы половина из того, что кричал из окна подвала Шаркл, было правдой, отец Стефан просто обязан был лететь в Неваду, и не только чтобы засвидетельствовать чудо, но и сделать все, что в его силах, чтобы защитить этих несчастных людей в мотеле. Всю свою жизнь он выручал попавших в беду священников, был пастырем, возвращающим заблудшие души в лоно церкви. Но на этот раз он был призван спасти не только их разум, но и жизнь. То, о чем говорил Кэлвин Шаркл, таило в себе угрозу как для души, так и для тела и мозга.
Он включил скорость и поехал прямо в аэропорт, чтобы первым же самолетом, на который ему удастся купить билет, вылететь на Запад. Возвращаться за вещами уже не было времени.
«Боже милостивый! — думал он. — Что же Ты ниспослал нам? Величайший дар, о котором мы могли только мечтать? Или чуму, в сравнении с которой блекнут все упомянутые в Библии напасти?»
Отец Стефан Вайцежик до упора нажал на педаль газа и помчался в аэропорт О'Хара, словно... ну, скажем, словно нетопырь из преисподней.
* * *
Джинджер и Фэй провели большую часть утра с супругами Джемисон, представив дело так, словно бы Джинджер, дочь одного старинного приятеля Фэй, собирается по причине слабого здоровья перебраться на Запад, в связи с чем и хочет узнать побольше об округе Элко. Элрой и Нэнси увлекались историей здешних мест и могли бесконечно говорить на эту тему, особенно о красотах долины Лемой-Вэлли.
Джинджер и Фэй задались целью выявить у супругов Джемисон симптомы процесса разрушения блокады памяти. Однако им это не удалось: оба выглядели вполне счастливыми и спокойными, очевидно, промывание мозгов было выполнено весьма успешно, как и в случае с Фэй; внушенная же им легенда тоже казалась достаточно обоснованной и правдоподобной. В этих обстоятельствах предлагать им перебраться в мотель «Спокойствие» было не только нецелесообразно, но и опасно.
Уже садясь в машину, Джинджер сказала Фэй, поглядывая на махавших им с крыльца супругов Джемисон:
— Славные люди. Просто замечательные люди!
— Да, — согласилась Фэй. — На них можно положиться. Хорошо было бы иметь таких помощников, но, с другой стороны, я рада, что мы не впутали их в это дело.
Фэй тронула машину с места, и обе женщины на какое-то время замолчали, думая скорее всего об одном и том же: стоит ли правительственная машина напротив подъездной дорожки к дому Джемисонов и поедет ли она вновь следом за ними. В отличие от мужчин, прихвативших с собой в поездку по окрестностям хранилища в Скале Громов винтовки, женщины не были вооружены, поскольку не думали, что им угрожает какая-то серьезная опасность. Как и многие привлекательные одинокие женщины, живущие в большом городе, Джинджер умела обращаться с пистолетом, да и Фэй, будучи женой бывалого морского пехотинца, могла бы считаться в этом вопросе докой, но все их знания и навыки теперь, увы, были ни к чему.
