Но он был жив и приближался. Можно было закричать, надеясь, что соседи всполошатся и вызовут полицию. Но убийца все равно убьет ее, так что кричать было бесполезно.
Джинджер сильнее прижалась к стене, не отрывая взгляда от двери, готовая мгновенно нанести смертельный удар. Но дверь оставалась неподвижной.
Куда же он запропастился?
Прошло пять секунд. Десять. Двадцать.
Что он делает?
Вкус крови во рту становился все более едким, к горлу подступила тошнота. В голове возникли мысли об удивительной собственной жестокости, внезапно проявившейся в библиотеке, и о том, что она намеревается еще сделать с этим бандитом. Ей явственно представилось, как она всаживает в него нож, и от этой мысли она содрогнулась: ведь она была не убийцей, а врачом, не только по образованию, но и по натуре, по призванию. Джинджер постаралась не думать о том, как будет убивать налетчика, это теперь было опасно для ее собственной жизни.
Но где же он?
Она не могла больше ждать. Бездействие притупляло животный инстинкт, столь необходимый ей сейчас, чтобы выжить, с каждой секундой промедления она утрачивала врожденное коварство и ярость, а хитрый противник получал преимущество. Она уже положила ладонь на дверь, готовая распахнуть ее и выскочить пулей в коридор, но замерла, похолодев от мысли, что он притаился в нескольких дюймах от косяка и ждет, что она допустит ошибку и сама сделает первый шаг.
Джинджер прислушалась: тишина.
Припав ухом к двери, она затаила дыхание, но все равно ничего не услышала.
Рукоятка ножа в ее вспотевшей руке стала скользкой.
Наконец она медленно и осторожно приоткрыла дверь на полдюйма. Выстрелов в ответ на это не последовало, и она припала к щелке одним глазом. Убийца, вопреки ее опасениям, был не прямо перед ней, а в конце коридора, на пороге прихожей: он, видимо, бегал искать ее на лестничной клетке или в лифте и, не найдя, вернулся. Судя по тому, что он запер входную дверь на все замки и даже навесил цепочку, чтобы помешать ей скрыться, он не сомневался, что его жертва здесь, в квартире убитого им старого негра.
Он поднес укушенную руку к укушенной шее. Даже на расстоянии Джинджер слышала его хриплое дыхание. Тем не менее он явно успокоился. Не умерев до сих пор, он убедился, что будет жить.
Он заглянул налево, в столовую, потом направо, в спальню, потом обернулся и стал вглядываться в темноту коридора. На мгновение у Джинджер замерло сердце: ей показалось, что он смотрит прямо на нее. Но на таком расстоянии он, конечно, не мог заметить, что дверь на кухню слегка приоткрыта. Поколебавшись, убийца направился в спальню. Целеустремленность, с которой он передвигался, не вызывала сомнений в его намерениях.
Джинджер прикрыла дверь, осознав тот удручающий факт, что ее план уже не сработает. Это был профессионал, привыкший к насилию, и, хотя он и потерял на какое-то время равновесие, ошеломленный ее стремительной атакой, он быстро наверстывал упущенное. Когда убийца осмотрит спальню и кладовки, он окончательно возьмет себя в руки и будет действовать наверняка. И тогда уж точно не подставится под удар.
Нужно было срочно выбираться из квартиры.
Надежды выскользнуть через входную дверь не было никакой. К этому моменту ее противник, возможно, уже обыскал спальню и мог наброситься на нее в коридоре.
Джинджер положила нож на стол, стянула с себя разорванный лифчик и бросила его на пол. Потом она тихонько обошла кухонный стол и, отдернув занавеску на окне, выглянула на площадку пожарной лестницы. Стараясь не шуметь, она повернула ручку запора и стала поднимать раму вверх. Разбухшая от сырости деревянная рама заскрипела и задребезжала. Когда она наконец вдруг поддалась и с лязгом поехала вверх, Джинджер услышала в коридоре топот ног: убийца бежал на шум.
Она поспешно выбралась через окно на железную пожарную лестницу и побежала вниз, пронизываемая до костей холодным ветром. Железные ступени после вчерашней снежной бури обледенели, с перил свисали сосульки, но думать об осторожности времени не было: в любую секунду она могла получить пулю в затылок. Ноги то и дело выезжали вперед, а крепко держаться за покрывшиеся коркой льда поручни было невозможно. Когда же она ухватилась за голый металл, кожа тотчас прилипла, и пришлось оставить кусочек на перилах, высвобождая руку.
До конца пролета оставалось еще четыре ступени, когда над головой Джинджер раздалось ругательство. Обернувшись, она увидела, что ее преследователь вылезает следом за ней из окна.
Джинджер утратила бдительность, и лед сделал свое дело: ноги взлетели вверх, и она упала на бок, вновь пронзенная острой болью в позвоночнике. Сосульки и обломки льда со ступенек с грохотом полетели вниз по пролетам металлической лестницы, разлетаясь вдребезги от ударов по нижним ступеням.
В нескольких дюймах от своего лица Джинджер увидела сноп искр и, хотя и не слышала за воем ветра приглушенного звука выстрела, поняла, что на этот раз ей повезло. Она обернулась, и как раз вовремя, потому что убийца в этот момент вновь прицеливался в нее. Вдруг ноги его разъехались, и он, нелепо взмахнув ими в воздухе, поехал на спине по ступеням вниз. Он трижды отчаянно хватался за поручень, прежде чем ему удалось остановить стремительное скольжение.
Он распластался в неудобной позе на лестнице, застряв ногой между железными столбиками перил, уцепившись одной рукой за ступеньку, а другой, сжимавшей пистолет, обхватив стойку. В таком положении стрелять он, конечно, не мог.
Джинджер приготовилась было бежать, но взгляд ее случайно упал на пуговицы на его кожаной куртке — блестящие медные пуговицы с геральдическим британским львом, которыми так любят украшать спортивные куртки, свитера и жакеты. Взгляд Джинджер застыл на их сверкающей поверхности, а все остальное затянулось туманом и как бы перестало существовать. Она уже не ощущала даже ледяных порывов ветра, не в силах оторвать взгляд от пуговиц. Только они теперь были в центре ее внимания, и именно они разбудили в ней ужас, затмивший страх перед преследователем.
— Нет, — прошептала она, отказываясь верить в то, что с ней происходит. — Нет, только не это! — Пуговицы. Худшее время и место, чтобы потерять над собой контроль, невозможно было придумать. Пуговицы.
Впервые за минувшие три недели Джинджер вновь охватила неестественная, необоримая паника, превратив ее в ничтожное, беззащитное существо и окунув в беспросветный мрак, сквозь который она должна была безрассудно мчаться.
Отвернувшись от пуговиц, Джинджер бросилась вниз по пожарной лестнице, зная наперед, что это закончится для нее в лучшем случае переломом ноги. А потом, когда она будет беспомощно лежать внизу, к ней подойдет убийца, приставит к голове пистолет и вышибет мозги.
Дальше она уже ничего не помнила.
* * *
Когда мир вернулся к Джинджер, или она вернулась в окружающий мир, первое, что она ощутила, был жуткий холод. Она сидела, прислонившись спиной к бетонной стене, под крыльцом подвала жилого особняка, далеко от многоквартирного дома Пабло на Ньюбери-стрит. Тупая боль сковала спину, ныл правый бок и саднила ободранная левая ладонь. Но хуже всего был холод, исходивший от снега, льда и бетона. Промозглый ветер, словно голодный зверь, тоскливо завывал наверху, перед спуском в подвал. Нужно было выбираться из этого каменного саркофага, чтобы не схватить вдобавок ко всем напастям еще и воспаление легких.
