Перед тем, как мы окончательно выпали из реальности, я успел запоздало подумать, что нас могли услышать — а то и вовсе застукать в весьма пикантном виде. Но было уже все равно: проведенные в исключительно мужском обществе дни сделали свое дело, и крышу мне сорвало начисто. И даже если Гижицкая чуть подлила масла в огонь своим коварным Даром — никаких возражений уже не осталось.
К черту.
Когда все закончилось, мы еще какое-то время просто лежали молча. И только когда я уселся и принялся искать одежду, Гижицкая потянулась следом, обняла меня и промурлыкала на ухо:
— Соскучился?.. Было здорово. Правда, приятнее, чем повышение по службе?
— Ага, — отозвался я. — Почти так же круто, как орден.
— Дурак! — Гижицкая рассмеялась и легонько куснула меня в плечо. — Орден…
Она наверняка приехала не просто так. При всей сумбурной бесшабашности и ума, и уж тем более хитрости ее сиятельству было не занимать. Ее неожиданная нежность выглядела вполне искренней — но наверняка имела некую тайную цель. Может, даже не одну.
Но вот так, в кромешной темноте палатки, рядом, кожа к коже, все это уже не имело особого значения. Я бы, пожалуй, лежал бы вот так хоть до утра — но любопытство все-таки взяло свое.
— Может, все-таки расскажешь, зачем приехала? — поинтересовался я. — С ее величеством? Или чтобы…
— Я приехала к тебе. — Гижицкая шевельнулась у меня под боком. — Вот и все.
— Весьма польщен… и даже рад, — честно признался я. — Но к чему такая… спешка? Если уж так хотелось — могла бы просто подождать, пока юнкеров вернут в…
— Нет, Саша. Не могла.
Только что игриво-мягкий голос Гижицкой вдруг зазвучал так серьезно, что на мгновение у меня внутри похолодело.
— Не могла, — повторила она. — Хотела предупредить, пока не поздно.
— О чем?
— Не знаю. — Гижицкая на мгновение смолкла — и вдруг снова крепко обняла меня. — Точно — не знаю. Но тебе нельзя возвращаться в столицу.
— Почему?
— Не знаю! Просто нельзя! — Голос Гижицкой едва не сорвался на крик. — Мне самой известно не так уж и много. Только то, что в Петербурге скоро начнется такое, от чего лучше держаться подальше… Сейчас многие уезжают из столицы. В Москву, на юг, в Европу…
— Я военный. — Я пожал плечами. — Отправлюсь, куда прикажут. А мое училище — в Петербурге.
— Ты князь! — прошипела Гижицкая. — Никто не заставит тебя ехать, если ты сам того не пожелаешь.
— Если бы все было так просто. — Я перевернулся на бок и облокотился на ящик. — И потом — откуда я вообще могу знать…
— Что я не ошиблась? Или что не обманываю? Тебе нужны какие-то доказательства, да? — сердито проворчала Гижицкая. — Ну ладно… Смотри!
Прямо перед глазами вдруг вспыхнул огонек. Совсем крохотный — но такой яркий, что я отшатнулся назад, прикрывая лицо ладонью. Но колдовское пламя не причинило никакого вреда — только уплыло вверх и застыло где-то в полуметре над нами, заливая нутро палатки голубоватым переливающимся светом.
— Вот, погляди! — Гижицкая взяла меня за руку. — Этого достаточно?
В полумраке совершенные формы ее сиятельства выглядели еще привлекательнее. Она уже успела слегка прикрыться моим кителем, но грубая зеленая ткань скрывала не так уж много. Гижицкая потянула, и через мгновение мои пальцы коснулись чего-то теплого и металлического — прямо между роскошных полукружий груди.
Медальон. Или просто подвеска — совсем маленькая. Похоже, сделанная из золота, но скромная. Не слишком-то похожая на украшение наследницы знатного и богатого графского рода.
Нет, дело явно было в другом. Не в самой драгоценной побрякушке, а в тонкой магии, которая нехотя отзывалась на мое прикосновение. Плетение оказалось сложным — но одновременно легким, воздушным. Явно сотворенным не Гижицкой, а кем-то намного опытнее и сильнее. Третий магический класс, не ниже. А наверное, даже…
Вензель Багратиона! Такой же, как на моем перстне!
— Теперь — веришь? — усмехнулась Гижицкая. — Как думаешь, на чьей я могу стороне? И что могу знать?
— Подозреваю — куда больше, чем я.
Да, это многое проясняло… Впрочем — и новых вопросов подкидывало уж точно не меньше, чем было старых. Но я с удивлением обнаружил, что недовольство мое вызвано вовсе не собственной недогадливостью и даже не тем, что красотка-графиня наверняка благосклонна ко мне не только лишь по своей воле.
А чем-то до отвратительного похожим на ревность. Мне Багратион дал перстень — крупный, заметный… такой, что я и не подумал бы носить на пальце. А Гижицкой — крохотную подвеску, которая всегда могла быть на теле, прячась в декольте… Особенно в ТАКОМ декольте.
Весьма личный подарок, не так ли?
— Я служу короне. — Гижицкая чуть натянула китель вверх, скрывая украшение. — Точно так же, как и ты. Просто хотела предупредить: сейчас в Петербурге опасно! Особенно…
— Особенно для Горчакова? — усмехнулся я. — Так?
— Да! — Гижицкая нахмурилась. — Если вдруг что-то случится, если мы еще раз ошибемся — все может измениться буквально в одночасье. И тогда… Саш, ты ведь все равно меня не послушаешь, да?
— Увы, — вздохнул я. — Ты ведь и сама понимаешь, что я никуда не побегу. Даже если бы действительно мог.
— Понимаю. — Гижицкая снова прижалась ко мне, зарывшись светлой макушкой куда-то под руку. — Только пообещай, что будешь беречь себя… И не верь никому. В смысле — вообще никому!
— Вот как? — Я осторожно провел рукой по мягким волосам. — Значит, даже тебе?
— Мне — особенно!
Глава 20
— Да уж, княже. Те еще дела творятся.
— А?.. Чего?
Я кое-как разлепил глаза. Перевалился на бок — и чуть не полетел вниз с верхней полки. Богдан едва успел поймать меня за плечо и запихнуть обратно — поближе к стене.
— Дела, говорю, творятся. В столице… и не только в столице.
Я тряхнул головой, прогоняя остатки даже не сна, а какого-то вялого оцепенения. Даже ночью в вагоне было слишком душно и шумно, чтобы отдохнуть как следует. Так что я просто крутился под простыней где-то часов до трех ночи, то и дело переворачивая мокрую от пота подушку — и только потом кое-как вырубился.
Не заснул, а именно отключился — и то, похоже, не целиком. Все равно продолжал слышать и мерный стук колес, и осторожные шаги в проходе. И разговоры — некоторые из наших предпочли вовсе не спать, коротая путь от Москвы до Петербурга за картами. Играли в подкидного дурака: за преферанс даже с мизерными ставками Мама и Папа карал нещадно.
Лучше бы я присоединился к ним. Может, тогда хотя бы голова не гудела так, будто по ней стукнули чем-то вроде тяжеленного пыльного мешка. В общем, чувствовал я себя весьма и весьма посредственно: в глаза будто насыпали песка, а в ушах до сих пор стоял какой-то шелест слов. Только я никак не мог понять — откуда они. То ли откуда-то снизу, то ли из соседней “коробки”, где устроились картежники. То ли вовсе из странных видений, посещавших меня на стыке сна и яви.
