В довершение ко всему еще и в горле пересохло так, что я едва мог сказать хоть слово.
— Вот, держи, княже. — Богдан протянул флягу, будто прочитав мои мысли. — Полегчает. Сам еле заснул — а уже вставать скоро. Почти приехали.
Чуть отдающая металлом вода уже давно успела нагреться — но все равно показалось, что за всю жизнь я не пил ничего вкуснее. Всего несколько глотков не то, чтобы вернули силы и бодрость — но хотя бы превратили меня из полуожившего трупа в некое подобие служивого человека. Вернув Богдану флягу, я чуть свесился с полки и выглянул в окно. За ним проплывали голые еще черные палки деревьев, туман и грязно-зеленая хмарь — точно та же, что началась где-то после Воронежа и не закончится до самой столицы. Ни домов, ни огней — ничего. Поезд и не думал замедляться, но снаружи уж светало.
Значит, ехать осталось недолго. Час, два — вряд ли больше.
— Слышал, что творится, да? — Богдан заерзал на полке, устраиваясь поудобнее. — В Питере.
— Ага, — кивнул я. — Попробуй тут не слышать.
Поезд из Пятигорска шел на север быстро — но дурные вести из столицы мчались навстречу еще быстрее. И ближе мы были к дому — тем хуже они становились. В Москве однокашники, выбегавшие курить на перрон, притащили в вагон такие слухи, что через полчаса Мама и Папа выписал им по десять нарядов вне очереди — а потом разогнал всю роту по углам так, что мы до самой ночи боялись разговаривать даже шепотом.
Я даже не пытался разобраться, что из того, о чем болтали юнкера, правда, а что — просто чьи-то глупые и жутковатые выдумки. До возвращения домой осталось совсем немного, а там дед непременно поделиться со мной последними новостями. И плохими, и хорошими, и теми, что никак не могут знать ни машинисты, ни солдатня, ни уж тем более продавщицы с пирожками на вокзале.
А вот Богдану, похоже, не терпелось узнать все здесь и сейчас.
— Слышал? — прошипел он, свесившись с полки в мою сторону. — В Москве расстреляли рабочих!
— Что?
— Там то ли забастовка была, то ли демонстрация какая-то. — Богдан на всякий случай еще понизил голос. — Вызвали городовых, потом солдат. И я уж не знаю, что там было, но началась стрельба. Пятнадцать убитых, почти пятьдесят раненых… Такие пироги, княже.
— Да твою ж… — поморщился я. — Чую, полетят головы.
— Это еще ничего. — Богдан махнул рукой. — Говорят, в Псковской губернии целый полк взбунтовался. Туда чуть ли не поезд жандармов отправили и…
— Кто говорит? — поинтересовался я.
— Ну… машинист один. — Уши Богдана чуть покраснели. — Сам он не видел, но у него тетка из Пскова, так она и сказала…
— Тише вы там! Давно в наряд не ходили?
С нижней полки донеслось злобное шипение Великого Змея Чингачгука. Недовольное — но уж точно не сонное. Похоже, краснокожий уже давно продрал глаза и слушал нас. И услышал достаточно.
— Да ладно тебе, индеец, — лениво отозвался Богдан. — В первый раз, что ли?
— Хватит болтать! — Чингачгук погрозил кулаком. — Тем более — ерунду всякую. Бабка на вокзале сказала — а ты на весь поезд разнесешь. Как сорока на хвосте, ей-богу!
— Разнесу, не разнесу — а дело пахнет керосином, мой краснокожий друг. — Богдан ничуть не обиделся. — Как бы еще и нас прямо с поезда в строй не отправили.
— А нас-то почему? — проворчал кто-то из-за стенки. — Будто государыне гвардии мало. И жандармов в Питере, говорят, столько, что уже от синих мундиров в глазах рябит.
Похоже, наш разговор привлек куда больше внимания, чем казалось поначалу. Но Богдана было уже не остановить.
— Почему? — переспросил он. — А ты сам-то подумай, друже.
Ответа мы так и не услышали — только снизу сердито засопел Чингачгук. Не знаю, что бы сказали на все это наши еще неделю или две назад — но теперь опасения Богдана наверняка понимал каждый.
А кто-то пожалуй, даже разделял.
Пары дней в дороге хватило. Каждый перегон, каждая техническая остановка или пересадка. Даже с пятиминутных перекуров на перроне приносили свежие новости. И пусть не меньше половины слухов наверняка были всего лишь слухами — остальные слишком уж походили на правду.
Где-то за Уралом застрелили губернатора. Солдаты-изменники в Севастополе перебили офицеров и исчезли, прихватив с собой чуть ли не весь арсенал из части и десять единиц полковой артиллерии. Заводы в Москве и столице почти встали из-за забастовок. Кто-то поджег усадьбу то ли князя, то ли графа под Тверью. Наследники древнейших родов в спешке уезжают в Европу, и даже в столице на окраинах Одаренным лучше не выходить из дома после наступления темноты.
Одному Богу известно, что из всего этого переврали, приукрасили — а то и выдумали целиком. Но кое-что мы успели почувствовать и на своей шкуре: на технической остановке перед Москвой одному из второкурсников едва не пробили голову брошенным из кустов обломком кирпича. Просто так, без причины — то ли за военную форму, то ли за юнкерские погоны.
В общем, все вокруг мало напоминало относительное спокойствие, из которого мы уезжали на учения. Уж не знаю, как бы объяснил это дед, но по всему выходило, что его карательные меры зимой привели совсем не к тому результату, на который рассчитывали древние князья. Вместо того, чтобы вырвать измену и бунт под корень, они только сжали пружину.
Которая вот-вот распрямится со звоном — и ударит.
Если следом за народниками на улицы Питера выйдут просто недовольные, за ними потянутся и простые рабочие, и горожане, уставшие от всего этого бардака. А потом — их семьи, которым станет просто-напросто страшно оставаться дома. И ни гвардейские полки, ни даже жандармы уже не справятся. Придется привлекать регулярную армию. Таких же обычных людей без Дара, как и те, что выйдут на очередную демонстрацию. А если измена уже проникла в войска так глубоко, что не дотянулись даже руки Третьего отделения — кто знает, сколько солдат в решающий момент просто напросто дезертирует — или вовсе окажется по ту сторону баррикад, прихватив казенное оружие.
И если случится так, если родовитая знать продолжит бежать из страны — то рано или поздно встать на защиту короны придется юнкерам — младшим отпрыскам графских и княжеских семей. Бастардам, обычным Одаренным без титула. И тем, кто даже без магии решит до последнего выполнять приказы ее величества.
Просто потому, что делать все это будет больше некому.
— Ну, ты тоже не загибай, ладно? — Я с трудом подавил желание швырнуть в Богдана чем-нибудь тяжелым. — Мало ли что там болтают?..
— Болтают? Болта-а-ают! А это что, по-твоему? — Богдан достал откуда-то из-под матраса сложенный вчетверо листок. — Тоже все придумали?
Газета. “Санкт-Петербургские ведомости” — и свежая, дата стоит вчерашняя. Уж не знаю, каким чудом она так быстро оказалась то ли Москве, то ли где-то в Бологом. И как Богдан умудрился ее купить или выменять… Может, просто стащил, не выдержав мук любопытства.
