— Вы сами убили себя, сударь. — На мгновение на лице старого князя мелькнуло что-то похожее на искреннее сожаление. — Но, что куда печальнее, своим поступком вы на корню губите те прекрасные идеи, для которых, без сомнения, однажды наступит…
— Время уже настало! — Голос Хриплого нарастал, превращаясь в крик. — Мы молчали — но больше молчать не будем. И вы не только выслушаете нас — но и будете вынуждены считаться! Некоторым людям от рождения — по воле Господа ли, а может, из одного лишь каприза природы — дается необычный Дар. Величайшее сокровище, предназначенное приносить пользу всему человечеству, всему народу. Но такие как вы! — Хриплый снова в очередной раз указал на Юсупова пистолетом. — Такие как вы превратили его в орудие угнетения. Оставили все лишь для себя и своих потомков!
Наверное, примерно с такими же лозунгами в Средние века когда-то начиналось то, что чуть позже превратилось в охоту на ведьм. Костры пылали по всей Европе, Одаренных вешали, вырезали и жгли сотнями и тысячами. Все знают, кто тогда победил… но, видимо, это все-таки не повод отказаться от реванша.
В очередной раз сорвавшись на визг, Хриплый вдруг закашлялся. Долго, протяжно и гулко. Так, что это больше походило на собачий лай, чем на звук, который способна издать человеческая глотка. Когда приступ закончился, Хриплый вытер рот рукавом. Быстро, украдкой — но я все-таки успел заметить оставшиеся на ткани темные пятна.
Похоже, парень болел какой-то легочной дрянью — и болел уже давно и тяжело.
— Прекрати размахивать оружием, идиот, — негромко проговорил усатый генерал. — Или хотя бы убери палец со спуска.
— Верно подмечено, ваше превосходительство. Теперь у нас есть оружие!
Хриплый, похоже, только и ждал повода ввернуть такую фразу. Он снова поднял оружие и шагнул к генералу. Видимо, хотел напугать — а то и эффектно приставить дуло сорок пятого американского калибра ко лбу или ткнуть куда-нибудь в щеку… но так и не решился подойти вплотную. Усатый здоровяк не выглядел одним из тех, кто получал свои чины и звезды, протирая штаны в столице. Пожалуй, ему вполне хватило бы сил свернуть тощую и бледную студенческую шею прежде, чем кто-то успеет выстрелить.
Так что Хриплому оставалось только продолжать заготовленную речь.
— Оружие! — повторил он. — Не только винтовки и пушки, но и то, что раз и навсегда положит конец незаслуженному могуществу аристократов. Оружие, которым мы сможем сразиться с вами — и победить!
Видимо, та самая “глушилка” в сумке. И правда — штука пострашнее сотни пушек.
Закончив фразу криком, Хриплый взял паузу. То ли для пущего эффекта, то ли просто отдышаться. Судя по красным пятнам на щеках и взмокшему лбу, говорить ему становилось все труднее. Ощущение собственной важности пьянило парня, придавало сил — но и они понемногу заканчивались. Как и время: я уже слышал завывающие где-то на улице полицейские сирены.
— Но мы не хотим войны. Нам не нужны смерти, не нужно больше лить кровь. Дайте народу то, что мы просим — и все закончится здесь и сейчас!
Хриплый, похоже, тоже успел смекнуть, что уже скоро здесь станет горячо — и затараторил быстрее, спеша закруглиться. Речь близилась к логическому завершению — с которого, пожалуй, скорее стоило начать.
— Мы желаем, что наши требования были переданы государыне императрице. В изначальном смысле и полном объеме. Кто-нибудь готов… записать их?
— Говорите, сударь, — насмешливо отозвался Юсупов. — Я никогда не жаловался на память. Думаю, как и любой из присутствующих здесь почтенных господ.
Хриплый злобно посмотрел на старика — но спорить не стал. Вряд ли полицейские пошли бы на приступ сразу — с учетом количества и статуса высокопоставленных заложников — но времени на болтовню оставалось все меньше и меньше.
— Мы требуем достойной оплаты труда рабочих. Жесткого государственного контроля за условиями и организацией безопасности производства на промышленных предприятиях. Сейчас простым людям приходится работать в ужасных условиях…
Меня так и подмывало спросить, что белоручка-студент вообще может знать об условиях труда на производстве — но, разумеется, я промолчал.
— Мы требуем установления общенародного контроля над Одаренными, гарантий соблюдения законов и справедливого суда вне зависимости от происхождения обвиняемого, — продолжил Хриплый. — Требуем справедливого распределения государственных земель и ресурсов. Требуем официального признания с правом избираться в Государственную думу народной социал-демократической партии, а также права голоса для всех граждан Империи вне зависимости от происхождения. Мы требуем незамедлительного освобождения осужденных по подложным обвинениям народовольцев. И кроме того, мы требуем немедленной отмены немыслимого и оскорбительного для любого мыслящего человека пережитка прошлого, — Хриплый возвысил голос и, глубоко вдохнув, закончил: — крепостного права!
Не знаю, на какой эффект он рассчитывал. Большинство из присутствующих в зале еще не отошли от стрельбы — и едва ли вообще слушали хоть что-то. А те, что слушали… похоже, попросту не впечатлились.
Через несколько мгновений воцарившуюся в зале тишину прорезал голос Юсупова.
— Что ж… вынужден вас разочаровать, сударь. И не потому даже, что половину ваших требований в принципе невозможно выполнить, а остальные… большая их часть, во всяком случае, — все-таки поправился князь, — неразумны, бессмысленны, и — уж прошу меня простить — откровенно смешны и нелепы.
Хриплый шагнул было вперед, но, поймав недобрый взгляд усатого генерала, отступил.
— А исключительно оттого, — продолжил Юсупов будничным тоном, — что ни полицейские чины, ни министры или члены Госсовета, ни уж тем более сама государыня императрица никогда… Я повторяю — никогда, сударь, не станут ни признавать, ни вести дел с преступниками. Которыми, вы, судари, вне всяких сомнений, и являетесь. Именно так! — Юсупов усмехнулся и покачал головой. — Не народовольцами, не борцами за свободу и гуманистические ценности, а самыми обычными убийцами. С такими, как вы, не вступают в переговоры… Нет — их судят и казнят. И другие варианты попросту невозможны. — Юсупов сложил руки на груди, будто не обращая на нацеленные в него него полтора десятка стволов. — И поэтому, сударь, ваши требования никак не могут быть выполнены.
— Очень жаль.
Хриплый свободной рукой откинул назад взмокшие от пота волосы и снова поднял пистолет.
— Очень жаль, ваше сиятельство, — повторил он, — что вы никак не желаете признать очевидное и принуждаете нас к крайним мерам. И если кто-то здесь, — Хриплый взмахнул оружием, будто выбирая, в кого выстрелить первым, — считает, что мы не пойдем дальше угроз — он глубоко ошибается. Если вы откажетесь передать наши требования императрице, я убью одного заложника. И буду убивать еще в течение каждых пятнадцати минут, пока…
— Милости прошу, сударь. — Юсупов пожал плечами. — Я старый человек и уже давно не боюсь смерти. И не стану больше даже пачкать язык, разговаривая с такими, как вы. Как и любой здесь, чье слово стоит хоть чего-то для Госсовета и ее императорского величества.
