– Разве нельзя устранить признаки одного пола хирургическим путем? – спросил Бобби.
– Сейчас – запросто, а в те годы – сомневаюсь. Фогарти остановился у стола и вынул из ящика бутылку виски и стакан. Налил себе немного и закрыл бутылку. Гостям не предложил. Так даже лучше, все равно ни есть, ни пить в этом доме Джулия бы не смогла: хоть кругом и отменная чистота, но ее одолела брезгливость.
Фогарти отхлебнул теплого неразбавленного виски и продолжил:
– И потом, что толку в операции? Устранишь признаки одного пола, а ребенок подрастет, и во внешности и поведении проявятся черты как раз того пола, которого его лишили. Конечно, вторичные половые признаки можно распознать и в раннем возрасте, но и тут легко ошибиться. А в сорок шестом решить эту задачу было еще труднее. Наконец, Синтия не согласилась бы на операцию. Я же говорю: она, как видно, хотела, чтобы изъян дочки стал брату вечным укором.
– Но вы-то могли вмешаться, – не отставал Бобби. – Оповестили бы органы здравоохранения, что ли.
– Вот еще! С какой стати? А, вы считаете, мне следовало позаботиться о психическом здоровье девочки? Боже, какая наивность. – Фогарти сделал еще глоток. – Мое дело маленькое: принял роды, обещал помалкивать, получил за это кругленькую сумму – чего же еще? А родители забрали Розелль домой и свалили все на приезжего.
– Этот ребенок... Розелль.., она была вполне здорова? – вмешалась Джулия.
– Вполне. Если не считать врожденного дефекта, здоровье у нее было лошадиное. И умственно и физически она развивалась нормально, не хуже любого ребенка, и очень скоро стало ясно, что внешне она будет выглядеть как женщина. Само собой, не красавица, для манекенщицы фигурой не вышла – колода колодой. И ноги чересчур крупные, но с мужчиной не спутаешь.
Взгляд Фрэнка оставался невидящим и безучастным, но левая щека пару раз судорожно дернулась.
От виски доктор несколько размяк. Он уселся за стол, навалился на него грудью и двумя руками взялся за стакан.
– В пятьдесят девятом году, когда Розелль исполнилось тринадцать лет, Синтия умерла. Вернее, покончила с собой. Застрелилась. А через семь месяцев после смерти сестры Ярнелл явился ко мне со своей дочкой. То бишь с Розелль: он по-прежнему уверял, что она ему не дочь, а племянница. Словом, девчонка была в интересном положении. И это в четырнадцать лет – столько же было и Синтии, когда она ее родила.
– О господи! – ахнул Бобби.
Кошмарным событиям не видно конца. Они сменяли друг друга с такой быстротой, что Джулия была готова схватить бутылку и хлебнуть прямо из горлышка. Плевать, что это виски доктора Фогарти.
Фогарти сиял от удовольствия. Он сделал еще глоток и выждал паузу, чтобы гости пришли в себя.
– Ярнелл изнасиловал дочь, которую зачала от него сестра? – пробормотала Джулия.
Фогарти помолчал еще немного, наслаждаясь произведенным эффектом, и ответил:
– Нет-нет, Ярнелла от одного ее вида бросало в дрожь. Он бы ее и пальцем не тронул, за это я ручаюсь. Розелль призналась мне, в чем тут дело, и я ей верю. – Доктор опять приложился к стакану. – А дело в том, что после рождения дочери Синтия сделалась весьма набожна и пронесла эту набожность через всю жизнь. Она и Розелль воспитала в том же духе. Девочка знала Библию от корки до корки. И вот, сидя у меня в кабинете, Розелль рассказала, что давно решила стать матерью. Господь, мол, отметил ее своим перстом – это она о гермафродитизме, хороша отметина! – и она вознамерилась стать Его непорочным орудием, дабы произвести на свет благословенное потомство. С этой целью она собирала семя, исторгаемое ее мужским членом, и вносила в свой женский орган.
Бобби взвился, словно его подбросила диванная пружина, и схватил со стола бутылку.
– Еще стаканчик не найдется?
Фогарти указал на дверцу бара в углу – Джулия только что его заметила. В баре Бобби обнаружил несколько стаканов и изрядный запас виски. Видно, врач держал бутылку в столе только для того, чтобы не бегать через всю комнату каждый раз, как захочется выпить. Бобби налил два полных стакана и дал один жене.
– Я уже догадалась, что Розелль не была бесплодна, – сказала Джулия. – Раз у нее были дети, то в этом сомневаться не приходится. Но мне почему-то казалось, что мужской орган у нее не действовал.
– Она была способна к деторождению и в мужской, и в женской ипостаси. Так сказать, сойтись сама с собой в полном смысле слова она не могла, вот и прибегла к искусственному самоосеменению.
Когда нынче в агентстве, описывая путешествия с Фрэнком, Бобби сравнил их с космическим бобслеем, Джулия никак не могла взять в толк, чего он, собственно, так испугался. Теперь она, кажется, начинала понимать это ощущение. Чудовищная неразбериха в родственных отношениях Поллардов, зыбкая неопределенность пола – от всего этого ее пробрал озноб. А природа-то, видно, куда злонравнее, чем представлялось Джулии, и вовсе не чужда брожению хаоса.
– Ярнелл настаивал на аборте. Аборты тогда были делом прибыльным, потому что закон их запрещал и операции приходилось проводить втайне. Только вот незадача: оказалось, что девочка забеременела семь месяцев назад и так же, как в свое время мать, скрывала беременность от Ярнелла. Какой уж тут аборт на восьмом месяце – она бы умерла от кровотечения. Да я бы все равно отказался. Своими руками все загубить? Ни за какие коврижки! Вы только вообразите, как прихотливо смешалась в будущем ребенке кровь ближайших родственников. Отпрыск гермафродита, рожденного от связи брата с сестрой, и оплодотворивший самого себя! Мать ребенка одновременно приходится ему и отцом, бабка – двоюродной бабкой, дед – двоюродным дедом. У всех родственников – сходный генотип, причем генотип, на котором сказалось пристрастие Ярнелла к галлюциногенам. Какими дефектами чревата такая наследственность, было еще неизвестно, однако в том, что ребеночек будет знатным уродом, я не сомневался и ни за что не хотел упустить возможность увидеть его собственными глазами.
Джулия сделала большой глоток виски. Горло ей обожгло, во рту остался противный вкус. Но делать нечего. Без спиртного она не выдержит.
– Я ведь стал врачом, потому что врачи хорошо зарабатывают, – откровенничал Фогарти. – Со временем я сообразил, что, если махнуть рукой на запрет и заняться абортами, можно заработать и того больше. Я и подался по этой части. Бояться мне было нечего: дело свое я знал. А если кто-нибудь из местного начальства грозил поднять шум, тоже не страшно: дашь на лапу – и отвяжутся. Деньги потекли рекой. Теперь мне уже незачем было целыми днями принимать больных. Деньги, досуг, развлечения – всего вдоволь. Я и помыслить не мог, что мне подвернется такой интересный, с медицинской точки зрения, такой забавный случай, как эта семейка.
Если Джулия не пришибла старика на месте, то вовсе не из уважения к его сединам. Просто она хотела дослушать историю до конца, чтобы не упустить что-нибудь существенное.
– Но, увы, первенец Розелль обманул мои ожидания. Ребенок родился здоровеньким и, судя по всему, совершенно нормальным. А произошло это в шестидесятом году. Назвали младенца Фрэнк.
