– Виноват, – прервал Бобби. – Из ваших объяснений я понял только одно слово – “Роджер”. Все остальное для меня темный лес. Объясните, пожалуйста, как-нибудь подоступнее.
Но на помощь коллеге пришел сам доктор Гэвенолл.
– Я генетик, работаю с прицелом на будущее, – принялся растолковывать он. Голос у него оказался неожиданно певучий, как у ведущего телевикторины. – В обозримом будущем генная инженерия будет осуществлять преобразования только на микроуровне – создавать новые полезные бактерии, исправлять генетические дефекты для профилактики и лечения наследственных болезней. И все же недалек тот день, когда мы сможем создавать полезные виды животных и насекомых. Наступит эпоха генной макроинженерии. Можно будет вывести прожорливого истребителя комаров, и в тропических районах Флориды уже не придется распылять ядохимикаты. Или представьте себе корову вдвое меньше нынешней: благодаря регуляции обмена веществ ест она меньше, а молока дает вдвое больше.
Не посоветовать ли ему объединить оба изобретения? Пусть выведет корову-малютку, которая уплетает только комаров, а молока дает втрое больше. Нет уж, решил Бобби, лучше помалкивать: шуточка наверняка придется ученым мужам не по вкусу. Ох, недаром на него напала охота зубоскалить: так он пытается заглушить потаенный страх, который вызывает у него дело Полларда, приобретающее все более зловещую окраску.
– Это существо, – Гэвенолл указал на поднос с расчлененным жуком, – вовсе не творение природы. Это, несомненно, организм искусственного происхождения. Все его органы самым невероятным образом подчинены выполнению определенной задачи. Настоящий биологический автомат. Чистильщик алмазов.
С помощью пинцета и скальпеля Дайсон Манфред осторожно перевернул насекомое – или не насекомое – вверх угольно-черным панцирем с красными крапинками по краям.
Бобби почудилось, что изо всех углов несутся шорохи. Жаль, сюда не проникает дневной свет: деревянные жалюзи на окнах плотно закрыты. А жукам только того и надо. Лампы, правда, горят, но такой свет им не страшен. Вот возьмут и расползутся из своих ящиков, станут сновать у Бобби по ботинкам, заберутся по носкам в штанины...
Нагнувшись, так что отвислый живот заколыхался над столом, Гэвенолл указал на багровый ободок панциря.
– Нам с Дайсоном пришла одна и та же мысль. Мы перерисовали эти крапинки и показали одному стажеру с кафедры математики. Он подтвердил, что это, несомненно, бинарный код.
– Как универсальный штрих-код на всех товарах в продовольственных магазинах, – пояснил энтомолог.
– То есть как бы личный номер жука? – спросил Клинт.
– Вот-вот.
– Как.., гм.., как номерной знак автомобиля?
– Что-то в этом роде, – согласился Манфред. – Мы еще только собираемся отколоть кусочек этого красного вещества и провести анализ, но уже сейчас можно предположить, что оно окажется каким-то керамическим материалом, который был распылен по краям панциря или нанесен иным способом – Только представьте, – подхватил Гэвенолл, – что где-то усердно добывает алмазы – красные алмазы – целая армия таких существ и у каждого свой серийный номер. По этим номерам их и различает тот, кто их создал и задал им работу.
Бобби задумался. В какой же части света могут происходить такие чудеса? Ну нет, на этом свете такое едва ли возможно.
– Послушайте, доктор Гэвенолл, раз у вас хватило воображения хотя бы представить себе такое искусственное чудище...
– Такого я себе представить не мог, – твердо сказал Гэвенолл. – Тут никакой фантазии не хватит. Я всего-навсего определил, что это такое. Вернее, попытался определить.
– Ну хорошо, определили. Нам с Клинтом и это не удалось. Так объясните, кому под силу изготовить такого чертяку.
Манфред и Гэвенолл многозначительно переглянулись и промолчали. Молчание затягивалось. Казалось, ученые мужи знают ответ, но предпочитают держать язык за зубами. Наконец, понизив голос, отчего в тоне “телеведущего” зазвучали совсем уж слащавые нотки, Гэвенолл произнес:
– Теория и практика генной инженерии еще не достигли такого уровня, чтобы создавать подобные организмы. Мы даже близко не подошли к.., к... Даже близко не подошли.
– Через сколько же лет наука сможет достичь такого уровня? – полюбопытствовал Бобби.
– Это предсказать невозможно.
– Ну хоть приблизительно.
– Через десятки лет? Сотни? Как тут угадаешь?
– Погодите-ка, – не выдержал Клинт. – По-вашему, это существо попало к нам из будущего? На машине времени, что ли?
– Или из будущего, или.., из другого мира. Бобби во все глаза уставился на жука. Тварь, что и говорить, мерзкая, но теперь Бобби разглядывал ее с большим уважением, чем минуту назад.
– И вы полагаете, что это биологический механизм, созданный инопланетянами? Продукт внеземной цивилизации?
Манфред беззвучно шевелил губами. Он словно хотел что-то сказать, но от волнения лишился дара речи.
– Вот именно, продукт внеземной цивилизации, – подтвердил Гэвенолл. – По-моему, это более правдоподобное объяснение, чем машина времени.
Между тем Манфред все разевал рот, тщетно силясь заговорить. Костлявая челюсть двигалась, как у богомола, жующего свою неудобоваримую добычу. Вдруг он единым духом выпалил:
– Имейте в виду, этот экземпляр мы не возвратим ни под каким видом. Оставить столь поразительное существо в руках профанов – поступок, недостойный настоящих ученых. Это мы должны его хранить и оберегать! И мы его не отдадим. А попробуйте отнять – придется применить силу.
Энтомолог распетушился, костлявое лицо раскраснелось, куда только подевалась нездоровая бледность.
– Да-да, применить силу!
Стычки Бобби не боялся. Если дойдет до рукопашной, они с Клинтом размажут худосочного тараканщика и его пузатого коллегу по стенке. Но особой нужды в этом пока нет. Да пусть себе нянчатся с потрошеным жуком сколько их душе угодно – надо только сперва обговорить, на каких условиях ученые обнародуют материалы о жуке.
Выбраться бы поскорее из этого тараканьего питомника на свежий воздух, на солнышко. Шорох в ящиках ему, конечно, чудится, однако с каждой минутой воображаемая возня все громче, все исступленнее. Как бы совсем не свихнуться от проклятой жукобоязни. Еще немного – и он сорвется, заорет, бросится вон из комнаты. Заметно со стороны, как он психует, или он еще в состоянии владеть собой? И тут же он понял, что поневоле выдал себя: слева по виску сбежала струйка пота.
– Давайте начистоту, – предложил Гэвенолл. – Мы хотим сохранить этот экземпляр у себя не только в интересах науки. Благодаря этому открытию мы получим известность в научном мире, не говоря уже о материальной выгоде. Какая-никакая научная репутация у нас имеется, но это открытие сразу позволит нам выдвинуться в ряды корифеев. И мы ни перед чем не остановимся.
