Белая вспышка изнутри ослепила глаза, и я пошатнулась, заваливаясь набок. Меня поддержали мужские руки. Никлос не дал упасть и помог подняться, осторожно придерживая за локоток. В глазах всё ещё белым-белом, но уже проступают тени. В горле совсем пересохло, слепо тянусь за бутылкой, и Ник вновь идёт на помощь: сам прислоняет горлышко к потрескавшимся губам, и ждёт, пока напьюсь.
Отрываясь от опустевшей бутылки, прозревая, вижу его внимательный, почти отеческий взгляд. Он переживает за меня. С каждым разом процедура даётся всё сложнее и сложнее. Будто русалки за сутки накапливают мощь, чтобы чуть сильнее ударить.
Пока я выдерживаю удар. Воздух на глазах свежеет, уходить полупрозрачная дрожь, пропадает въедливый, как наждачка, запах сгнивших морских водорослей, а с неба падают первые капли дождя. Наша надежда. Буремесяц — единственный способ смыть соль и спасти прибрежные города. Если осада продолжится — моих сил не хватит, а значит весной не во что будет сажать посевы. Окончательное засоление почвы приведёт к неурожаю, а это к голоду.
Видя, что мне лучше, Ник отпускает плечо и отходит к воде, подошвой задевая тёмную линию прибоя — по мыски набегают мелкие волны. Вдалеке виднеются первые суровые барашки штормовых волн. Ягнята пока ещё резвятся вдалеке, разбиваясь о природные волнорезы, щедро усеявшие северную половину побережья. Но скоро ветер усилится, наберётся зимней мощи и к вечеру зарядит проливной дождь, поднимется уровень воды, с крыш побегут серебристо-серые ручьи, до краёв наполняя заранее подготовленные бочки.
Этого дождя ждали несколько недель. С того самого дня, когда стало ясно, что происходит. Вот уж не думали жители города, что будут мечтать о буремесяце. Однако, даже он не пришёл бы, не будь рядом со мной чёрного короля.
Я уничтожаю соль. Он призывает бурю.
Вот и сейчас, отдёрнув полы тёплого пальто, стянув с рук толстые кожаные перчатки, король настраивается на пение чёрных волн и делает шаг вперёд. Как чёрный бог, он не проваливается в воду, а поднимается над ней и кажется, будто Никлос идёт по волнам, как по берегу, но на самом деле ступая по черноте расплывающегося кляксой нориуса.
Небо и светлеет, и темнеет одновременно. Тусклые рассветные краски насыщаются густыми тонами, и я замечаю, как высоко поднимаются далёкие волны. Это его работа. Чувствую слабый укол тревоги. Прежде Нику не удавалось призвать шторм. Его сила была физической, как и моя. Но всё меняется. Стремительный прогресс короля виден невооружённым глазом. Он только руки вздымает к небу, выше поднимаясь над морем, как в ответ с небес раздаётся трескучий гром и небо вспыхивает сотней мелких вспышек.
Поднимается ветер, я выше задираю ворот куртки, вновь натягивая перчатки на грязные от мокрого песка руки, и прячу их подмышки. Щурясь от холода, отступаю вглубь пляжа к отвесным скалам. Скоро волны совсем разойдутся и дойдут до конца, в крепкую пену взбиваясь о камень. Но к тому моменту нас здесь уже не будет.
Я наблюдаю за королём. Маленькая фигура на фоне блёклого неба. И какая же мощь в ней сокрыта…
Волны поднимаются выше. Теперь они с грохотом обрушиваются на берег, заворачиваясь пушистым кружевом, забираясь всё глубже и глубже, подбираясь к скалам. От высокой влажности я продрогла, глаза слипаются и уже не сопротивляюсь очередному зевку, от которого чуть челюсть не свернула, настолько сильно хотелось спать. Усталость подбиралась как тёплое, махровое одеяло. Гонка со временем, малое количество сна — всё это и ещё немного сверху.
Опускаюсь на корточки, прислонившись к холодному камню и лишь на мгновение прикрываю глаза, сквозь ресницы наблюдая как шире по небу расползается чернильная клякса, и будто щекочет бока небесных угрей, раздражаясь сверкающими вспышками. Веки тяжелеют, голова клонится к груди, и я почти погружаюсь в сон, когда чувствую прикосновение воды к сапогам, а потом меня медленно, как на облачке, поднимают вверх и я только пальцами успеваю мазнуть по очередной поднявшейся волне. От попавших на лицо брызг защипало кожу. Просыпаюсь, вяло растирая щёки, пока нориус подтягивает меня к замершему в воздухе Никлосу.
Он устал так же, как и я. Его гонка даже хуже моей — до сегодняшнего дня он не видел прогресса — небо упорно сопротивлялось его силе, оставаясь почти по-летнему жарким и безоблачным. Но сегодня чаша склонилась в пользу короля, и он с мрачным удовлетворением наблюдал за разыгрывающемся штормовым представлением.
Обхватив меня за талию, он ненадолго задержался в воздухе, чтобы мы оба могли насладиться грозовым концертом, чувствуя, как поднимаются волоски на коже от мощнейших разрядов молний. Закладывает уши и немного болит голова — ждать осталось недолго.
Мы входим во дворец в момент, когда раскат сменился барабанной дробью дождя. Как будто лопнули небесные плотины — вода пошла сплошным потоком вмиг разлившись по карнизам и стокам весёлыми ручьями. Повеяло долгожданной прохладой.
* * *
Полутёмная комната кажется милее всего на этом свете. Она манит тишиной и обещает покой, стоит только прикрыть глаза. Выйдя из ванной и расчёсывая пальцами мокрые волосы, я подошла к окну и чуть отодвинула штору. Сквозь серые тучи вниз спускались крутые струи дождя, а деревья перед дворцом слабо клонятся к земле. Шторм не вышел на берег, оставшись бушевать где-то среди высоких, чёрных волн и едва видимой линии горизонта.
Море опустело. Ни единой русалки. Даже ше́лки ушли на глубину — их мёртвая кожа растворялась от солевых потоков, и они разлагались на глазах. Мы остались беззащитны и только сторожевые дымчатые линии, что как решётка на чёрных сваях стояли под водой, предупредят в случае атаки. За три недели их тревожили трижды, но так, на пробу. Просто, чтобы поиграть на наших нервах.
Штора опустилась вниз, а я взъерошила волосы, наполняя их жаром. Им это не на пользу, но я не хотела ложиться с мокрой головой. Особенно зная, что за мной наблюдают сквозь приоткрытую сквозную дверь.
Он знает, что я скоро приду к нему.
Свет в соседней спальне поступает сквозь тонкую полоску между штор, прочертившую линию передо мной, будто создавая белое препятствие на пути к двуспальной кровати с опущенным пологом. Я слышу шелест простыней и слабый скрип пружины матраса. Развязываю завязи на атласном халате, бросаю его под ноги и легко переступаю черту, на мгновение словно вспыхивая красным, прежде чем погрузиться во тьму.
Мягкое постельное белье приятно холодит кожу, разгорячённую после горячего душа. Я опускаю голову на подушку и тотчас закрываю глаза в надежде скорее погрузиться в сон и поспать хотя бы пару часов. В тот же миг мужская рука опускается на мою талию. Никлос прижимается к спине и будто прячет как в детской колыбели, утыкаясь носом в мою шею. И начинается волшебство.
Проклятье нашего положения в том, что наши экзерсисы с ариусом и нориусом после сентябрьского разрыва теперь как бег с препятствием у астматиков. И если Никлос в силу опыта и более мощной основы нориуса способен управиться с последствиями, то я каждый день играю с огнём. Ариус высасывает из меня все соки, и без подзарядки становлюсь ни на что не годной. А мне нужна эта сила. Без белой тьмы я просижу в этой золоченой клетке до скончания веков.
