Карета остановилась у королевского крыла. Выглянув в золоченное окошко, увидела сколь многими красками и огнями украшены потерявшие листву деревья в саду и как ярко сияют огни хрустальных люстр из окон верхних этажей. Аксель открывает дверцу и предлагает вновь на руках отнести во дворец, но я самостоятельно спускаюсь по ступеньке на гравий и без помощи поднимаюсь по лестнице, не дожидаясь, пока мужчина раскроет надо мной зонтик.
Распахиваются двери и в жёлтом ореоле появляется секретарь Август. Его светлые, прилизанные волосы вспыхнули золотом, когда он склонил голову, а в глазах мелькнула неподдельная тревога, стоило ему разглядеть меня целиком. Он поджал губы и с укоризной глянул на Акселя, будто виня в том, что я так плохо выгляжу. Однако ни словом, ни жестом секретарь ничем более не выдал своего беспокойства. Только раскрыл ежедневник, корректируя планы, да вызвал слугу и наскоро написал записку, передавая с наказом отдать её кэрру Богарту.
— Ради вас бал состоится на час позже. Король не может выйти к гостям без своей невесты, — сухо и по-деловому заявил он, жестом ведя за собой. — Надеюсь то, что вы делаете, того стоит, учитывая, что стоит на кону?
Аксель не был посвящён в мои планы, так что отнёс слова Августа на королевские планы, однако я поняла истинную подоплёку слов секретаря и внутренне сжалась. Увы, но я не наделена холодной прагматичностью доктора Флара, который хоть и был в восторге от моих способностей, тем не менее проницательно заметил, сколь много я вложила в обычного смертного, тем самым подчеркнув, что иногда надо делать правильный выбор, даже если он кажется жестоким.
Я промолчала, а когда мы достигли моих комнат, и вовсе велела обоих мужчин ждать снаружи, отдавшись во власть горничных. Их опытность и расторопность не раз спасали меня от собственной неосмотрительности. Вместе мы были прекрасной командой.
Отмыв от пота, грязи и крови, они умаслили кожу лавандовым маслом и нанесли на сгибы локтей, запястий и под мочками ушей духи с ароматом лилий. Покрыв мокрые волосы особым маслом и закрутив на тонкие жгутики, они дождались, пока я нагрею их до сухости, и сняли заколки, распушив волосы волной крупных кудряшек, которые разложили на более мелкие гребнем с редкой резьбой.
Лицо покрыли тонким слоем крема с красящим эффектом, чтобы скрыть следы усталости. На щёки нанесли воздушные румяна, на веки — масляные тени нежно-серебристого тона, а на губы — помаду светло-розового оттенка, тем самым подчеркнув нежность моей внешности, полностью скрывая грубость характера и несгибаемость в чертах лица. Король хотел видеть невинность белой драконицы, своей невесты. Я должна олицетворять почти что святость, тем самым подчёркивая божественную природу ариуса в противовес грубой, физической силы нориуса.
И как бы я не противилась его желаниям, раз за разом приходилось уступать. Однако, я всегда умудрялась находить выход. Вот и сейчас, позволяя девушкам облачить меня в лёгкое и воздушное платье, покрытое сотней золотистых веточек и листьев, я вижу, что его основа сделана в точности так, как сказала — простой каркас, удобная форма, не сковывающая движений.
В завершении водрузили на голову тонкий золотой обруч с чёрным камнем в центре над лбом. Неприятный, тяжёлый и кажется, что своими острыми гранями он вот-вот вцепится в кожу или запутается в волосах.
Я схожу с подиума и девушки подставляют ажурные туфельки на высоком каблучке. Опираясь на одну из них, влезаю в туфли и разом становлюсь на полголовы выше. Последний раз покрутившись перед зеркалом, благодарю помощниц и выхожу к ожидающим мужчинам.
Время безнадёжно упущено, король будет недоволен, но я уже привыкла к его недовольству. Поэтому иду прямо с высоко задранной головой, держа на губах высокомерную холодную улыбку — единственный способ отвадить нежелательных попутчиков.
— Дэр Аксель — с вас всё на сегодня, можете идти. Увидимся завтра, — отпустила я телохранителя, сама подходя к королевскому выходу в зал и замечая впереди высокую фигуру, окружённую деловитыми придворными. Когда мужчина отошёл, секретарь почти вплотную приблизился ко мне, шепча:
— Дэра Амалия будет ожидать вас в зоне фуршета около розового фламинго.
Я едва заметно кивнула, и секретарь с поклоном удалился. Вскоре и король остался один. Он круто развернулся, и я увидела, как от гнева потемнели его глаза.
Мой король изволил гневаться. Мне же остаётся только принимать его гнев, уже зная, чем можно его остудить.
Глава 3. Бал во время войны
Селеста
Он смотрит на меня так требовательно, зло и яростно, что в зобу дыханье спёрло, но я — сама невозмутимость. И лёгкость, и женственность, и почти невинность, которую он так отчаянно пытается во мне видеть. Мне пришлось быстро научиться быть такой… нежной. Но упрямой. Своевольной. Непокорной. Иначе сожрёт, как самый настоящий дракон.
Я опускаюсь в глубоком реверансе и иду к нему навстречу, держа на устах мимолётную, воздушную, как моё платье, улыбку. За закрытыми дверями раздаётся гомон голосов, слышна лёгкая музыка, звон бокалов и звонкий смех. Но здесь все звуки глушит толстый ковёр, под которым, от моих шагов, скрипит паркетный пол. Здесь жёлтый свет от потолочных ламп, тусклый, приглушённый, мягкостью уводящий обстановку коридора в тень. Теряются сюжетные картины на стенах, пропадают яркие краски, а листья на комнатных растениях выцветают до желтизны и опадают на влажную почву.
Мои руки покоятся спереди чуть ниже талии. Моя голова задрана, чтобы ловить чёрным камнем на обруче верхний свет. Я расслаблена и останавливаясь перед королём, легко склоняюсь перед ним в очередном поклоне.
А вот он жесток в своей нетерпеливости. Он дёргает меня за плечо, поднимая назад и хватает за подбородок, пристально глядя в глаза. Его голос по-змеиному холоден и отчуждён, тьма звучит из его горла, разливаясь вокруг нас волнами обозлённого нориуса.
— Где ты была? И не ври, что торчала в этой проклятой больнице, я не верю, что ты так безнадёжно наивна, что думаешь, будто я поверю в твои байки! — он больнее обхватывает меня за руку, сдавливая, а в ответ я нежно касаюсь его запястья и чуть забираюсь за край рубашки, касаясь выступающей напряжённой жилки.
— Но мой король, это правда. Я была в больнице, помогла детям. И участвовала в операции. Ник, почему ты не можешь поверить, что я хочу спасать людей? Помогать им хотя бы так, зная, что я во всём виновата.
Моя ответная теплота и отсутствие агрессии смягчили его, и он спустил руку на мою талию, сжимая совсем легко. Опустились брови, ушла вертикальная черта гнева, а нориус растаял без следа, как и его ярость.
— Мне тяжело без тебя, моя девочка. Каждый раз, когда ты уходишь, мне кажется, что я больше никогда не увижу тебя. Думаешь, не замечаю, как ты смотришь на меня? В твоих глазах слишком много боли и противоречий, — он обхватил мою руку и погладил, пройдясь по каждому пальчику сверху-вниз. Его глаза в жёлтом свете совсем провалились в черноту. Она же проступала в его коже, в его сжатых губах, в том, как он водил подбородком и опускались ресницы. Ник водил свободной рукой по воздухе, словно перебирая невидимые нити нориуса. С тех пор, как случился разрыв, я больше не видела его, когда король этого не хотел.
