Мой крик отражается от стен, всё смешивается в серо-оранжевый цвет, этажи мелькают один за другим и я быстро достигаю пола. Крик обрывается вместе с воздухом, раздаётся хруст, слышимый только мне и острая боль от плеча до поясницы огнём проводит свои границы чувствительности. С возвращением воздуха возвращается и мой полустон-полукрик.
Переворачиваюсь на живот, с трудом поднимаюсь. Кажется, сломала руку. Жуткое везение, ведь могла свернуть шею. Но мне видна их радость. От этого не чувствую, что повезло остаться в живых. Здесь на первом этаже вижу то, чего не видела на последнем — подобие металлических ворот с небольшими окнами, забранными толстыми решётками. Они напротив меня и я не хочу знать, что находится за ними.
Толпа надо мной беснуется, теперь имя Хэл сменилось словом: «Ворота! Ворота! Открыть ворота!»
— Вы никогда не знаете, что будет в следующий раз за этими вратами!
Удивительно, но даже здесь голос Хэл кажется таким близким. Как она умудряется не слишком сильно повышая голос доставать до меня?
— Эта моя интрига для вас, мой сюрприз! И нынешние звери вас не разочаруют! — торжественно повышая голос, кричит Хэл и толпа вторит ей в ответ.
— Нет, нет-нет-нет, — качаю головой, спиной отступая к противоположной стене.
— Открыть ворота! — кричит девушка и я уверенна — в этот момент она не сводит с меня глаз.
— Пожалуйста, нет!
Теперь знаю, что такое отчаяние. Это когда ты просишь о помощи, зная, что нет ни малейшего шанса спастись. Мой крик тонет в их бешенном зверином вое. И ты понимаешь, что настоящие звери сидят на трибунах. Сытые монстры, наслаждающиеся болью молодой избитой девушки.
Ворота медленно, под действием простейших рычагов, открываются, а я натыкаюсь на стену и сползаю вниз. Мой взгляд неотрывно смотрит вперёд, мне страшно даже моргнуть, не говоря уже о том, чтобы отвернуться. Хочу закричать о помощи, но сил нет, как не будет и спасения. Меня отправили умирать, как будто бы я в древнем Риме, в Колизее, на арене смерти.
Глаза щиплет от бесконечных слёз, опухла от безнадёжности, меня колотит крупной дрожью, отражающейся во всём теле. Открытая рана — теперь это мой синоним.
— Нет, — шепчу еле слышно, когда ворота открылись.
За ними мрак, за ними смерть. От яркого освещения арены мне не видно, что должно выйти оттуда. Сердце ускоряет свой бег, а крики зрителей очень быстро, словно по мановению волшебной палочки смолкают. Не слышен даже шёпот, все затаили дыхание и мне начинает казаться, что моё сердце сродни громовым раскатам. Непрекращающийся шум в ушах, мне кажется, что оно сейчас разорвётся от неизвестности, от почти бесконечного ожидания.
И раздаётся рык. Он похож на крик ястреба-перепелятника, острый, словно по стеклу когтями режущий. От крика покрываюсь мурашками, пытаясь заставить себя не дышать. Беспомощно озираясь по сторонам, понимаю — это мой конец. Ведь любой житель нового мира знает этот крик.
Первым из темноты появляется искривлённая злобой белоснежная с синюшным отливом морда хищника. Тонкие пальцы с острыми когтями царапают пол. Она медленно выползает из тьмы на свет, непрерывно пялясь на меня. Изо рта белого упыря по подбородку стекает вязкая слюна, её кадык дёргается, порождая новую волну невыносимого воя. Раньше тварь была мужчиной, от этого грудная клетка толще, и она больше похожа на скелет, обтянутый кожей с ярко проступающими венами.
Упырь стоит на четвереньках, как гибкая кошка, почти выгибая спину. Она странно ворочает головой, постоянно показывая клыки и принюхиваясь. Но пустые белые глаза смотрят только на меня.
— Убей её! — раздаётся одиночный крик с трибуны. Тварь моментально уставилась на кричащего, оскалившись, с бешеной злобой во взоре.
— Разорви на части! Съешь её! Давай, отведай этой сучки! — вся трибуна вторила первому кричавшему и тварь заметалась взглядом по этажам.
Мне так хотелось зажмуриться. Так хотелось испариться и оказаться дома, в своей собственной постели. Чтобы старина Ори позвал с первого этажа на завтрак, чтобы Марин испекла сладких булочек, а Стася вытащила гулять к озеру. Чтобы всё вновь было как прежде. Действительность была настолько чуждой, что не могла сопротивляться её жёстким граням.
Я завыла от безнадёжности, опустошая свой разум, поддаваясь эмоциям. Это привлекло тварь. В панике прикрываю рот руками, но было уже поздно, упырь уже медленно двигался в мою сторону больше не обращая внимания на крики.
Как жарко, не могу смотреть, но оторвать взгляд выше моих сил. Всё ближе и ближе, зажмуриваюсь, отворачиваюсь, пряча лицо за пыльными локонами, словно веря, что это меня защитит.
Чувствую его дыхание на своей коже. Он касается меня, носом тыкаясь в грудь. Поворачиваюсь, смотрю на обезображенную голову. Как же от него смердит! Трупный, застарелый запах с примесями чего-то металлического, железного. Так близко, это вызывает неконтролируемую дрожь. Всё не так, как в том амбаре, здесь всё иначе, ближе и страшнее. Он поднимает голову, втягивает воздух и смотрит — глаза в глаза.
Белый цвет, чёрный зрачок чуть вытянутый, почти как у кошки, но меньше с мелкой чёрной крапинкой вокруг. Я вижу сосуды, проступающие сквозь белок, в них прячется свет, пульсирующий, завораживающий. Чем больше смотрю, тем больше вижу. Это похоже на звёзды, утонувшие в молоке. Так много, так быстро. Засасывает за собой на дно. Слишком много белого, слишком много яркого. Нас разделяют считанные сантиметры, и я не в силах податься назад, отпрянуть, оторваться. Заворожённая, лишённая чувства собственного тела, поддаюсь этому свечению, спрятанному в ужасающем теле.
И вот он крик.
Тварь распахивает пасть, подобно голодной акуле, готовой наброситься на жертву. Её крик мощен, близок, пугающе пуст эмоциями. Но и здесь сокрыто нечто странное, чему невозможно сопротивляться. Этот несмолкаемый крик сбивает с толку, он резок, тонок и высок, похож на прикосновение когтей к стеклу, невыносимо.
Запрокидываю голову, подставляя горло, закрывая глаза, пытаясь расслабиться. Этот невыносимы звук подобен крику новорождённого, он глушит моё сознание, уводя за собой…
За прутьями решёток мало что видно. Беснующимся зрителям доступен вид сзади. Тварь прикрывает телом девушку, только волосы видны и руки, сжатые до кулаков. Когда раздаётся крик, многие подаются назад, слишком хорошо зная, что он означает. Сталкиваясь с такой высокой нотой раньше, они чувствуют, как в глубине души рождается страх. И впервые на этой арене они спрашивают себя: «А не заигрались ли мы? Не слишком ли опасна эта игра?» Ответа нет.
Пепельноволосая девушка стоит на краю и напряжённо смотрит вниз. Она предчувствует, что что-то идёт не так. Жертва должна была уже погибнуть, ведь голодный упырь никого не пожалеет. Острое зрение позволяет увидеть, как девушка запрокидывает голову, закрывает глаза. Кажется, что она сдаётся белой твари, подставляя свою шею. Но это не так.
Голова вниз и над ареной проносится новый, более высокий, более пронзительный, более требовательный крик, гасящий первый. Вместо девушки — тварь иного рода. Волосы белеют на глазах, а руки становятся пластичными, превращаясь в длинные острые когти. Её глаза белые, как у упыря, а рот наполнен острыми акульими клыками. Она тянет голову к белому упырю, заставляя того отпрянуть и замолкает.
